Сценарий счастья
Шрифт:
— О чем это ты?
— Она ничего не знает, но, когда она подала заявку, ее отец предложил нам миллион баксов…
— Чтобы ее взяли?
— Нет, чтобы отсеяли. Это до такой степени меня взбесило, что я ее принял. А сейчас, если не возражаешь, я пойду работать. И ты тоже!
Без лишних слов он стремительно вышел. Я увидел Сильвию. Она сидела в дальнем конце стола, подперев подбородок рукой, и с тоской смотрела на свой кофе. Я попытался сдержать злость, но разочарование осталось. И стыд. Не только за нее, но и за себя тоже.
Однако,
— Привет, Сильвия, — тихо сказал я. — Поговорим?
Она молча помотала головой.
— Зря. Поделишься — легче станет.
Она еще немного помолчала, потом сказала:
— Мэтью, мне так стыдно! У меня не было ни малейших сомнений, что я приняла правильное решение. А стоило увидеть этих малышей — сердце перевернулось и я моментально сломалась.
Ах, вот оно что! У нее не получилось дистанцироваться. Как же она не понимает, что сейчас не время поддаваться жалости?
— Мне следовало быть жестче! — корила она себя.
— Если б ты была жестче, это была бы не ты, — горячо возразил я.
— Ну, значит, смелее. Эти люди живут в аду, и у меня не получается смотреть на них равнодушными глазами.
— Прекрати немедленно! — командным тоном приказал я. — Франсуа слишком много от тебя хочет в первый день. А кстати, ты воду регулярно пила?
Она отвела глаза.
Не было смысла ругать ее еще и за это. Я пошел и принес ей две литровые бутылки воды.
— Одну выпей прямо сейчас. И не забудь выпить вторую до конца дня. Что до остального, могу прокомментировать ситуацию двумя словами.
— Да? — Она испуганно подняла глаза.
— Стань взрослой!
Почему-то этот совет вызвал у нее улыбку.
Через десять минут мы наконец пошли работать. Сильвия снова была готова к самым суровым испытаниям.
У крыльца она остановилась и обняла меня.
— Спасибо тебе, Мэтью.
Затем поцеловала меня с такой страстью, что наш поцелуй в самолете показался мне невинной дружеской лаской.
Это был необычный день.
В промежутке между партизанскими огнестрельными ранениями я поставил диагноз и назначил лечение такому количеству больных, что сбился со счета. Не окажись они у нас, многие просто не протянули бы долго, настолько запущены были их болезни.
Кроме того, наше счастливое появление спасло от слепоты по меньшей мере дюжину детишек, больных трахомой. Им грозила полная потеря зрения от этой, протекающей вначале бессимптомно, глазной инфекции, распространение которой тем шире, чем хуже санитарные условия. Однако своевременно назначенный доксициклин (как все просто! — разве можно представить себе жизнь без антибиотиков?) полностью ее излечивает.
Никогда не забуду последний случай трахомы в тот день. Это был умненький мальчик по имени Дауит, который, пока стоял в длинной очереди, выучил несколько слов по-английски. Он радостно на все лады называл меня «докта», всякий раз хихикая от восторга. Его болезнь достигла уже опасной стадии, но до рубцов на конъюнктиве или роговице еще не дошло. Курс доксициклина мог бы полностью его исцелить, без каких бы то ни было последствий для здоровья.
Но в тот момент лекарство у нас кончилось, и я попросил Аиду объяснить маме Дауита, что надо принести ребенка снова на следующее утро.
На другой день ни матери, ни мальчика мы не нашли.
Впрочем, как выяснилось, и ни единого тюбика доксициклина. Как только мы пополнили свои запасы и до последнего дня моего пребывания в Африке я неустанно искал этого мальчика, чтобы спасти его от жизни в темноте. Я его так и не нашел.
Мне кажется, лучшие врачи — это те, кто помнит о своих поражениях так же хорошо, как и о победах. Это не позволяет им возгордиться. И поэтому, когда я мысленно возвращаюсь в Эритрею, я всегда думаю о тех, кого мне не удалось спасти. О маленьком Дауите.
И о Сильвии. Всегда о Сильвии.
9
Если за завтраком мы были возбуждены, то за ужином столь же сильно подавлены.
Конечно, нас тысячу раз предупреждали, что Эритрея терпит лишения. Но никто, включая нашего закаленного в боях руководителя, никогда не видел, чтобы люди жили в такой нищете и запустении. Лично я задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь позволить себе обыкновенную пиццу, зная, как много африканских детишек ночами напролет хнычут от голода на руках у своих матерей.
День выдался такой суматошный, что теперь почти не вспоминалось, что были какие-то проблемы с Сильвией. К середине дня она взяла себя в руки и вернулась в наши ряды, стала тверже ставить диагноз и держалась намного увереннее. Больше того, она даже умудрилась отличиться.
Дениз осматривала шестилетнюю девочку, которой неделю назад врачи из передвижной группы ООН назначили антибиотики от какой-то легочной инфекции. Теперь ее срочно доставили в наш госпиталь, бледную, липкую от пота, с едва различимым нитевидным пульсом. С трудом расслышав в стетоскоп сердечный ритм, Дениз впала в панику и призвала на помощь Сильвию.
— Боже мой! — моментально среагировала та. — Йоханнес, неси сюда аппарат УЗИ!
— Ты это о чем, Далессандро? Это же вирусная инфекция…
Сильвия оборвала ее и повторила свое распоряжение медбрату:
— Йоханнес, живее!
Тот послушно выбежал.
— Нет, ну правда, — возмущалась Дениз, — ты же действуешь наугад! У тебя даже догадок никаких!
— Закрой рот, Лагард. Мне кажется, я знаю, что у нее.
В считаные минуты Йоханнес прикатил примитивный аппарат, который был у нас с собой. Сильвия быстро его включила и поднесла зонд к груди ребенка. Ее подозрения моментально подтвердились.