Сцены провинциальной жизни
Шрифт:
— Ты только послушай, какую я тебе расскажу прелестную историю про Тома. Он объявил, что откладывает свой отъезд в Америку, и я написал Роберту открытку, в которой спрашивал, правда ли это. А в ответ получил открытку от самого Тома.
— Удивительно, — сказала Миртл.
— Ничего удивительного. Том ездил в Оксфорд, остановился, должно быть, у Роберта и, когда того не было дома, стал рыться в его письмах. Подвернулась моя открытка — вот он, в простоте душевной, и ответил на нее. — По-моему, история
— Удивительно, — повторила Миртл так, будто и не слушала меня.
Я попробовал сделать заход с другой стороны.
— Похоже, что в школе для меня наметился некоторый просвет. В учительской строят козни против Болшоу. Я в них не участвую, все равно из этого ничего не выйдет. Хочешь, расскажу? Интересно: раз в кои-то веки я могу с чистой совестью выступить в поддержку Болшоу.
— Удивительно.
Третий раз подряд! Как на заезженной пластинке, голос ее безжизненно и сухо повторял одно и то же.
— Что с тобой, Миртл? Ты все время твердишь «удивительно», это просто ни на что не похоже.
— Правда?
— Правда.
— Я не знала.
— Ну, тогда я мог бы с равным успехом вести разговор о погоде.
— Это, наверное, из-за того, что я такая пустая девица!
— Миртл, да что с тобой, в самом деле?
— Я часто думаю — какое может быть сравнение между мною и Робертом или Томом!
Возражать было бесполезно. В это мгновение мне открылось, как она отчаянно несчастлива.
— Я хочу тебя видеть, милая! Может быть, встретимся?
— Я ухожу в кино… — Ее голосок тоскливо замер.
— Давай до этого посидим, выпьем. Ладно? Я прошу тебя, киска!
Кончилось тем, что Миртл согласилась, хотя голос ее звучал все так же безжизненно.
Вот как вышло, что, полный недобрых предчувствий, я сидел в пивной по соседству со своим домом и дожидался, когда придет Миртл.
Я сидел не в салоне, а в общем баре, отдав ему предпочтение за то, что он всегда пустовал. Голый дощатый пол и столики здесь мыли от случая к случаю, стены недавно покрыли коричневым глянцевым лаком. Над камином было пыльное зеркало, в углу его кто-то заткнул под раму пучок искусственных алых фландрских маков. На стене напротив висела клеенчатая таблица позапрошлогодних игр городского футбольного клуба, а вокруг — рекламы шампуней, сосисок и объявления о перевозке мебели.
На каминной доске стоял автомат-гадалка, сделанный в виде маленького радиоприемника. Опускаешь пенни, нажимаешь нужную кнопку, после чего вспыхивает радужный огонек и автомат выдает тебе картонную карточку с предсказанием судьбы.
Я опустил монетку. Надпись на карточке гласила:
У ВАС СЧАСТЛИВЫЙ, ЛЕГКИЙ ХАРАКТЕР.
НЕ ПОДДАВАЙТЕСЬ ЧУЖОМУ ВЛИЯНИЮ.
— С ума сойти! — сказал я вслух. Я взял карточку двумя пальцами и ловким щелчком
Дверь открылась, и в нее заглянула рыжая голова. Вот так неожиданность!
— А, ты здесь! Я так и знал. — Том подошел ко мне. — Я сейчас заходил к тебе домой. — Последнее было сказано несколько виноватым тоном.
— Тебе известно, что у меня сейчас свидание с Миртл?
— Ах, вот что.
Я смерил его глазами. Поразительно, как он умеет объявиться как раз в ту минуту, когда у человека назначена встреча с кем-то другим! То ли нюх, то ли шестое чувство: лишь бы не упустить что-нибудь интересное!
— Да, вот что, — ответил я. — И когда она придет, ты мотай отсюда.
— Само собой! — сказал Том с возмущением приверженца старомодной учтивости, оскорбленного в лучших чувствах.
— Зачем я тебе понадобился — по делу?
— Нет. — С минуту Том крепился, держа фасон. Потом подошел к раздаточному окошку и взял себе и мне по кружке пива.
— Ну, как Миртл?
Я рассказал ему. Я так из-за нее беспокоился, что махнул рукой на все подозрения. Я поведал ему о своих страхах, о муках совести.
Том стал успокаивать меня:
— Если бы ты и женился на ней, это ровным счетом ничего бы не изменило. Ей по природе свойственны приливы и отливы. — Он говорил с большим апломбом, за которым вовсе не обязательно стояла большая правда. — Если б вы поженились, на нее все равно нападали бы временами такие приступы тупого безразличия ко всему. Приливы, понимаешь ли, и отливы — вот в чем штука. — Видно было, что этот образ ему нравится, он даже изобразил его движением руки.
На мой вкус отливов у нас было хоть отбавляй, зато в приливах ощущался недостаток.
— Бедная моя Миртл, — сказал я в порыве глубокого сострадания. У таких натур, как она, душевное равновесие неустойчиво — в чем для меня и состояла главная ее прелесть, — но, увы, скачки в ее настроении почему-то чаще всего совершались вниз.
— Знаешь что, я бы легче смотрел на вещи, — сказал Том. — Уж такой у человека склад личности, и поверь, по существу, она недурно к нему приспособилась. — Он посмотрел на меня с улыбкой. — Я в этих делах разбираюсь, Джо.
Я прекрасно знал, что, когда он остается вдвоем не со мною, а с Миртл, у него совершенно другой подход к вопросу.
— В этом смысле я ей куда ближе тебя. А вот такое замечание Миртл, наоборот, должна была слышать сто раз, находясь tete-a-tete с Томом.
— Да, знаешь ли, намного ближе, — повторил Том.
Что было пользы спрашивать, не намерен ли он предпринять какие-то шаги, основываясь на подобного рода близости? Будущее покажет, причем очень скоро. И я чистосердечно сказал: