Сцены провинциальной жизни
Шрифт:
— Ты очень меня поддержал, Том.
— А на что иначе друзья?
— Видит бог, мне это было нужно.
Том покрутил головой.
— Настало время кончать с этой историей. — Такой голос, налитой несказанной мудростью, Том припасал для особых случаев; он шел из самой глубины его — надеюсь, вы не забыли — бесконечно старой души. Мне припомнились слова Болшоу: «Срок настал». Почему, черт возьми, у всех, кроме меня, есть это умение точно определять, когда настали сроки? Не потому ли, что им отказано в умении
Том выдул из кружки примерно треть и оторвался от нее с удовлетворенным вздохом. Я обратил внимание, что в окошке появился бармен — он протирал стаканы и ставил их на полку, которой не было видно.
Вдруг дверь отворилась. У меня екнуло сердце, но оказалось, что это не Миртл. В дверях стоял невзрачный человечек, обмотанный шарфом и в фуражке. Он окинул взглядом нас с Томом, остался, по-видимому, недоволен и вновь скрылся за дверью. Слышно было, как он зашел в салон.
Мы посидели молча. Вечер стоял теплый, и под потолком, жужжа, кружила невидимая муха.
— Еще пивка? — спросил Том.
— Да, но теперь угощаю я.
Я вдруг вспомнил о чрезвычайном событии в жизни Тревора и спросил у Тома, как подвигается дело.
Том широко усмехнулся.
— Полагаю, что все уладится… Подождать надо, как выяснилось. Тут, ты знаешь, существенно точно определить время… — Он осекся. — Тебе, пожалуй, разумнее ничего об этом не знать.
— А еще деньги тебе потребуются?
Том пожал плечами. Я встал взять еще пива. В пивную вошла Миртл.
Сначала взгляд ее упал на меня, но не засветился теплом и приветом. Вслед за тем она увидела Тома и одарила его трепетной улыбкой.
— А-а, Миртл! — С преувеличенной сердечностью встретил ее Том.
— Том как раз собрался уходить, — сказал я, не без злорадства припоминая, сколько раз отделывался Том от моего или ее присутствия.
Том дернул плечом и с усмешкой обратился к Миртл:
— Джо в обычном репертуаре.
Неизвестно почему, его реплика повергла Миртл в глубокое отчаяние, которое она не сочла нужным скрыть. Том остался очень недоволен.
— Ладно, я пошел, — сказал он.
Я проводил его глазами — Миртл тем временем усаживалась рядом со мной. Внезапно мною с удвоенной силой овладело предчувствие недоброго. Сейчас, подумалось мне, произойдет тяжелейшая сцена.
Мы с Миртл посмотрели друг другу в глаза. Вечер выдался светлый, но в баре было темно, и к тому же мы сидели спиной к окну.
На лице у Миртл я прочел все то, что так упорно отказывался видеть. Страх и стыд поднялись во мне, усугубленные глубокой и острой жалостью. Миртл не проронила ни звука. Просто сидела, подставив себя моему взгляду. Мы не успели еще обменяться ни словом, ни хотя бы прикосновением, а у меня было такое чувство, точно все уже сказано. Это — конец, кричало во мне все.
—
— Сама не знаю.
Я вгляделся внимательней. Глаза у нее стали огромные, румянец горел на щеках широкими пятнами. Под глазами легли буроватые тени. Грудь как будто дышала глубже, в лад сильному биению сердца.
— Дорогая моя. — Я взял ее за руку. Рука осталась покоиться в моей.
— Так больше не может продолжаться.
Я вздрогнул, словно от удара. И ничего не сказал.
Молчание затянулось.
— Ведь правда? — Миртл подняла на меня глаза.
Мне не хватило духу сказать «да». Я выдавил еле слышно:
— Не знаю. Раз ты так считаешь…
Произошло движение, и в окошке появился бармен — посмотреть, не нужно ли нам что-нибудь.
Миртл попросила себе двойное виски. От растерянности я не стал ей перечить и решил, что возьму себе то же самое. Я принес стаканы и поставил на наш деревянный столик.
Мы отпили по глотку. Помолчали. Отпили еще. Минуты пролетали, словно мухи, что с жужжанием вились по бару. Местом общей сходки мухи избрали зеркало.
— Ну, как это может продолжаться? — спросила Миртл, уже не глядя на меня.
— Я не знаю.
Мы вновь умолкли. Я выпил еще виски. Трудно сказать, о чем я думал сейчас, что ощущал. Мною владели воспоминания о былом.
Я заметил, как Миртл залпом прикончила свое виски. Ничто у нее в лице не переменилось.
— В последние дни я только об этом одном и думаю, — сказала она.
— Я тоже.
Молчание. Я прервал его:
— Ты хочешь, чтобы у нас все кончилось?
— Хочу? Как это возможно?.. — В ее голосе затеплилась жизнь.
— Тогда почему же…
— Я тебя люблю. — Она вдруг взглянула мне в глаза.
— О господи!
У Миртл резко перехватило дыхание. Она прижала стакан к губам и опустила глаза на его дно.
— И что же?
— Ты не хочешь на мне жениться! — Не успев договорить, она разразилась слезами.
Меня поставили лицом к лицу с голой правдой, обнажили предо мною корень моего упорства. Что мне стоило протянуть руку и шепнуть: «Я женюсь на тебе». Она была мне такая родная. Сказать требовалось такую малость.
Я покачал головой.
— Не хочу.
Миртл тихо плакала. Я молча наблюдал. Я допил свой стакан. Не подумайте, что я не мучился и не клял себя. Клял. С моего упорства сорвали покровы, и корень его являл собой отталкивающее зрелище. И все равно я не мог и не хотел через него преступить. Мне ни на минуту не приходило в голову, что ведь и Миртл не в силах преступить через корень своего упорства. Я видел только, что я один повинен в ее страданиях. Я сидел и терзал себя за то, что не желал себя сломить.