Счастье Анны
Шрифт:
При этом он разухабисто смеялся и подмигивал Анне, упаси Боже, без каких-то намерений, о чем Анна хорошо знала, а просто по своей натуре. Каждый его приезд наполнял дом шумом. Разговаривая по телефону, он кричал во весь голос: когда прыгал по гостиной с Литуней на плече, дрожали все стены: когда звал слугу, никогда не пользовался звонком: и так было слышно. Совершенно седой, несмотря на свои неполные сорок лет, большой, грузный и подвижный, он производил впечатление человека довольного собой и всем миром. Однако Анна знала от Бубы, а также от пани Костанецкой, что это не совсем так. Была у него какая-то трагедия в
— Ой, дядюшка, дядюшка, — умирала со смеху Буба, — ты прямо создан для секретов!
Они обе смеялись. Смеялся и сам пан Оскерко, а пан Костанецкий говорил:
— Какое счастье, кухасю, что ты стал химиком, а не ксендзом, ибо что бы случилось с тайной исповеди…
Каждый вечер, проведенный с ними, был для Анны как бы теплой ванной без забот и хлопот. Она вспомнила, что когда-то говорил ей отец:
— Каждый человек может отдыхать в таком климате, в каком он родился.
А климат этой семьи так напоминал Анне ее детские годы! Она просто пьянела в той атмосфере гармонии настроений, атмосфере стабильной жизни в идеальном равновесии желаний и достижений.
Ее дом, а точнее, квартира была лишь остановкой, только соединением стен, окон и потолков, охраняющих пребывание двух существ от происходящего вокруг. Внутри ничего не происходило. Напрасно Анна украшала эти две комнатки, напрасно старалась сделать уютным каждый уголок. Вскоре она поняла, что содержание должно основываться на чем-то совсем ином.
— Куда пойдем сегодня, мамочка? — встречала ее Литуня ежедневно вопросом.
Могла ли она упрекнуть ребенка в том, о чем думала и сама? Здесь, правда, она чувствовала себя в сто, в миллион раз лучше, чем в бюро, однако после этого бюро она должна была отдохнуть; ей надо было глотнуть свежего воздуха после той ежедневной каторги.
В «Мундусе» тем временем произошла реорганизация. Минз стал председателем Товариществ и ушел, передав директорство какому-то своему родственнику, который одновременно руководил еще двумя предприятиями. Новый директор, пан Шуманьский, не имел времени, чтобы часто бывать в «Мундусе», в результате чего панна Стопиньская прибрала к рукам всю власть. Поскольку она одновременно была назначена замом, Анна оказалась в ее подчинении, не имея даже возможности обратиться в высшую инстанцию, так как Шуманьский подчиненных принимал редко и неохотно. Панне Стопиньской он полностью доверял, а жалобы на нее и ее распоряжения считал «признаками брожения и самоуправства».
Анне пришлось услышать это дважды. В самом начале апреля панна Стопиньская придумала циркуляр, обязывающий начальников отделов готовить отчет по расходу письменных принадлежностей. Это была просто мелочность и издевательство, вынуждающие подозревать сотрудников в воровстве карандашей и бумаги. Анна циркуляра не подписала и попросила рассыльного, чтобы тот отнес «эту бумажку» панне Стопиньской, а на следующий день пошла к директору. Однако он даже не выслушал ее. Он просто возмутился, что на какие-то глупости у него отнимают время, признал, что панна Стопиньская права и в заключение угостил Анну «признаками брожения и самоуправства».
Тогда она поклялась себе, что ни за что на свете не обратится больше к Шуманьскому, а все придирки ведьмы будет сносить с гордым безразличием. Когда, однако, спустя два месяца произошел случай с компанией «Хорст», она не выдержала.
Компания «Хорст» предложила «Мундусу» уже организованную экскурсию по портам Балтики на четыреста человек. Панна Стопиньская отослала предложение Анне с издевательским распоряжением: «В течение трех дней проверить калькуляцию и представить заключение».
Анна выполнила свою работу. Калькуляция «Хорста» была раздутой, экскурсия малопривлекательной, время — май — не очень подходящим для температуры Балтики. К тому же отпуска более обеспеченных людей начинаются преимущественно с июня, так что нечего было и мечтать о том, что найдутся четыреста желающих. Она написала отрицательное заключение и отослала в дирекцию. Поскольку нерентабельность экскурсии была очевидна, в своем заключении Анна назвала предложение «Хорста» наивным не без умысла досадить этим панне Стопиньской, которая могла подобное предложение воспринимать всерьез.
На следующее утро Анна, к своему удивлению и возмущению, получила распоряжение подготовить эту нелепую экскурсию. Это было сделано назло ей, но она не допускала, что панна Стопиньская может дойти до того, чтобы вредить интересам фирмы. Правда, она не подозревала и о взятке от «Хорста», но и это было не исключено.
Вот тогда во второй раз Анна попросила аудиенцию у директора. Она была уверена, что выиграет, что разоблачит эту мерзкую бабу и подорвет ее раздутый авторитет.
На этот раз Шуманьский вел себя просто бестактно. Он не только не подал Анне руки, но даже не пригласил ее сесть. Шагая по кабинету, пока она детально рассказывала ему обо всей ситуации, он раз за разом нетерпеливо повторял:
— Да, да и что дальше?
При этом он посматривал на часы так, что это было просто оскорбительно. И наконец сказал:
— Хорошо, я проверю сам, но вы — склочная женщина.
— Как это следует понимать, пан директор? — задержалась Анна.
— Как вам будет угодно, — буркнул он, — до свидания.
Вся дрожащая, она вернулась в свой бокс. Ничего подобного она не ждала. Таньский, который знал обо всем и, по крайней мере, не оправдывал грубости шефа, как умел, успокаивал ее.
— Ах, Боже, Боже, — воскликнула расстроенная Анна, — как я несчастна, что вынуждена все это терпеть! Что бы я отдала за то, чтобы бросить это мерзкое бюро!..
В довершение всего из дирекции не сообщали об отмене экскурсии, а через несколько дней Анна узнала, что экскурсия должна проводиться. В это нельзя было поверить! Однако нужно было с этим считаться. Панна Стопиньская в один из дней потребовала представить проделанную работу, а поскольку Анна была убеждена, что экскурсия не состоится, то ничего не делала по ней. В результате возникла неприятная ситуация. В присутствии всего коллектива панна Стопиньская выговаривала Анне повышенным голосом: