Счастье - это теплый звездолет (Сборник)
Шрифт:
Он упал на колени:
— Вам там ужасно понравится. На Земле совершенно фантастическая еда. Кулинарные поэмы, каких вы никогда не слышали. Кордон-блю! Эскофье! — Он сам не знал, что несет. — Хотите сочетаний? Китайцы комбинируют все четыре вкуса! Или это японцы? Рийстафель! Ирландское рагу! Десерт «Аляска» — снаружи горячая корочка, внутри холо-о-одное мороженое!
Галаго замелькал розовым язычком. Кажется, клюет…
Он лихорадочно припоминал неслыханные яства:
— Магуэйские черви в шоколаде! Хаггис под звуки
Откуда он это все берет? Смутная тень мелькнула на краю памяти — руки, шершавые выступы на полу корабля, давным-давно. «Аманда», — выдохнул он и понесся дальше:
— Баклан, выдержанный в навозе! Рататуй! Персики в ледяном шампанском!
«Изобретай», — приказал он себе.
— Паштет из печенки откормленного гуся, усаженный трюфелями, в оболочке из белоснежного сала! — Он сладострастно втянул воздух. — Горячие сконы с маслом и черничным сиропом! Суфле из копченой трески! О да! Мясо нерожденного теленка, отбитое в кружево и чуточку поджаренное на черном масле с пряными травами…
Галаго и Рэглбомба вцепились друг в друга, закрыв глаза. Мускул был заворожен.
— Ищем Землю! Кисловато-сладкая лесная земляника на виноградных листьях, с девонскими сливками! — стонал Галаго, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Земля! Горький эндивий, припущенный в курином пару, с беконной крошкой! Черный гаспаччо! Плоды из райского сада!
Галаго стал раскачиваться сильней, прижимая бабочку к груди.
«Земля, Земля…» Он напрягал всю свою волю, не переставая хрипеть:
— Пахлава! Тонкое, как шелк, слоеное тесто с фисташками в горном меду!
Галаго оттолкнул ладонью Бабочкину голову, и капсула закрутилась спиралью.
— Спелые груши, — прошептал он. — Земля?
— Да, это она. — Галаго, тяжело дыша, плюхнулся на бок. — О, какие замечательные блюда, я хочу все перепробовать. Идем на посадку!
— Пирог с мясом и почками, — выдохнул он. — Усеянный, как жемчужинами, луковыми клецками…
— На посадку! — запищала Рэглбомба. — Еда, еда!
Капсула заскрежетала по твердой опоре. Неподвижность.
Земля.
Он дома.
— ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!
В стене капсулы наметилась морщинка, трещина, пропускающая дневной свет. Он нырнул туда. Ноги ударились о твердое. Земля! Он побежал, молотя подошвами, — лицо запрокинуто, легкие хватают воздух.
— Я дома! — заорал он…
…и растянулся на камнях, не владея руками и ногами. Все его нутро сотрясал катаклизм.
— Помогите!
Он выгнулся дугой, его тошнило, он извивался и кричал:
— Помогите, помогите! Что случилось?
Сквозь собственные вопли он услышал крики из капсулы. Он кое-как перевернулся и увидел сквозь открытый люк чернозолотое сплетение
— Прекрати! Не двигайся! — закричал Галаго. — Ты нас убиваешь!
— Валим отсюда, — выдохнул он. — Это не Земля!
Горло перехватила удавка, и эмпаты хором застонали.
— Не надо! Мы не можем двинуться! — прохрипел Галаго. — Не дыши, быстро, закрой глаза!
Он закрыл глаза. Мучения стали на волосок меньше.
— Что это? Что происходит?
«Это боль, идиот!» — прогремел Мускул.
— Это твоя проклятая Земля, — завыл Галаго. — Теперь мы знаем, к чему припаяны твои болевые окончания. Быстро назад в капсулу, улетаем… осторожно!
Он открыл глаза, мельком увидел Оледное небо и лохматые кусты, и глаза у него снова закатились. Эмпаты завизжали.
— Стой! Рэглбомба умереть!
— Мой дом, моя родная планета, — скулил он, царапая глаза.
Все тело словно пожирал невидимый огонь, его плющили в тисках, насаживали на кол, сдирали кожу. Это из-за Земли, понял он. Ее неповторимый воздух, именно ей присущий спектр солнечных лучей, гравитация, магнитное поле, любой вид, любой звук, любое тактильное ощущение — вот на что были заточены его болевые импульсы.
«Похоже, они не так уж и ждали тебя обратно, — сказал голос Мускула у него в голове. — Забирайся в капсулу».
— Они меня починят, обязательно починят…
— Здесь никого нет, — крикнул Галаго. — Темпоральная ошибка. Не видать нам «хрусть-треск-щелк». Подавись своей «Аляской»… — Голос жалко сорвался. — Возвращайся на борт, летим отсюда!
— Погодите, — прохрипел он. — Какое это время?
Он приоткрыл один глаз, успел увидеть каменистый склон перед собой и сразу ослеп от боли. Ни дорог, ни зданий. Невозможно понять, прошлое это или будущее. Уродливая картина.
За спиной истошно визжали эмпаты. Он вслепую пополз обратно к капсуле. Стискивая зубы. Приливы соли во рту — он прокусил себе язык. Камни словно резали ему руки, хотя ран вроде бы нет. Только боль — боль от каждого нервного окончания:
«Аманда», — простонал он, но ее не было. Он полз, извиваясь, как червяк на булавке, — к капсуле, где ждало сладостное утешение, блаженство отсутствия боли. Где-то крикнула птица, пронзив его барабанные перепонки. Друзья охнули:
— Торопись!
Птица ли это? Он рискнул обернуться.
Бурый силуэт выглядывал из-за скалы.
Но он не успел понять, обезьяна это или человек, мужчина или женщина, — незнаемая ранее боль почти вырвала ему мозг. Он беспомощно корчился под собственный крик. Существо его вида. Конечно, это главное — это должно причинять самую сильную боль. Нет у него надежды остаться здесь.
— Не надо! Не надо! Скорей!
Он, рыдая, полз ко Дворцу Любви. Запах раздавленных цветов терзал горло. Бархатцы, подумал он. За агонией маячила навеки потерянная сладость.