Счастье первой тропы
Шрифт:
— Штрафную! — поддержала Элла.
Придвинули стакан водки. Григорий обхватил его пальцами, ощутил приятный холодок, приподнял и глянул на невесту.
Нарядная, смущенная Женя со счастливой улыбкой сидела на краю стула, все еще не веря, что это она — Женька, выросшая в детдоме, уехавшая в тайгу, сидит за свадебным столом и что она — невеста!
...Через несколько часов новобрачные вышли под первые капли весеннего дождя проводить гостей. Где-то погромыхивало. Ночной Шелехов нахохлился перед грозой.
Григорий и Элла шли вместе. Не прошли они и полдороги до общежития, как грянул ливень. Волна ветра и дождя забросила их на сухой островок. Этим островком была беседка.
Элла поскользнулась на проломанной доске, по которой скатывались хлещущие потоки. Поскользнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за Григория, прижалась, обхватила его за шею так крепко, как сотни раз делала это в мечтах, и поцеловала.
Прокатился гром, раскалывая ночь.
Элла, оттолкнув ошеломленного Григория, выбежала из беседки под ливень. Вспышки молний выхватили из тьмы ее золотые волосы, потом уже дальше полыхнуло её светлое платье, потом вдали мелькнули ее стройные ножки.
Григорий смотрел на дорогу, на лужи, в которые упали белые начинавшие розоветь облака. Дождь кончался. Цветы раскрывались навстречу солнцу, а Григорию было душно.
Утром невыспавшийся Григорий вышел на работу с непоколебимым решением не заглядывать на участок Эллы. Но когда по необходимости все-таки зашел туда, она, стоя на лесах с мастерком в руках, вся пронизанная солнцем, крикнула ему весело и немного смущенно:
— Здравствуйте, Григорий Николаевич!
И бывшее в сердце Григория чувство досады и даже злобы на ее ночной порыв исчезло от ее незамутненной радости.
Григорий ничего не ответил, нагнулся, поднял упавший кирпич, положил его на место и прошел к рабочим, не заметив, как потемневшими от горя глазами смотрела вслед ему Элла.
Люда Сенцова достала деревянную шкатулку с резным замысловатым узором на крышке, осторожно приоткрыла ее, заглянула внутрь и поспешно захлопнула крышку. Спрятала коробку под подушку, вынула потрепанную тетрадь, и склонилась над ней.
«Так давно я не брала в руки свой дневник. Мы дружим с Женей Царевой, и я ей все свои секреты рассказываю. Так что вроде бы дневник мне перестал быть нужным.
А сейчас у меня появилась тайна. Об этом я Жене ничего рассказать не могу. Не имею права. Потому что тайна эта не моя, а Эллы.
Я с детства любила камни. Еще живя в деревне, мечтала стать геологом. За каждым камнем мне чудилась нераскрытая тайна. Мне кажется, каждый из них имеет свою судьбу.
И вот теперь в моей деревянной коробочке лежит камень. Камешек. Может быть, даже драгоценный. Он цвета морской волны. Зеленовато-голубой, чистый-чистый. Появился этот камешек на тумбочке у Эллы, завернутый в белую бумажку, как порошок от головной боли. И на бумажке слова: «Элла, это — ваше!»
Запятая на месте, тире на месте, восклицательный знак не забыли поставить, а вот о подписи не позаботились.
Кто это ей принес? И почему ей? Может быть, по ошибке? Как-то раз поздно вечером, когда мы уже легли спать, я сказала девчатам:
— Как красивы драгоценные камни! По древним поверьям каждый из них имеет свое значение. Я читала об этом.
Ни звука.
— Девочки, вы меня слышите?
Оказывается, все уже спали. Окно было открыто, и мне показалось, что за ним мелькнула какая-то тень.
А через несколько дней этот камешек с запиской и нашла у себя Элла Лускова. Она последнее время стала какая-то очень нервная. Хохочет все время, а я вижу, что ей совсем не весело. Вот и теперь она расхохоталась, обвела глазами всех, кто был в нашей комнате.
— Кто это мне прислал? — и отшвырнула камешек.
Я его подобрала и спрятала в свою коробку. Я его часто вынимаю. И когда смотрю на него, на меня будто веет чистотой нашей речки Снежеть. Я вижу ее голубоватую гладь, слышу зеленый шум высоких луговых трав.
На комсомольском собрании мы вывели из состава комитета Дмитрия Царева, который на всю страну прославился почином «Один плюс два», а на всю стройку осрамился как приписчик. Мы не могли ему простить лжи.
Нельзя ссылаться на смягчающие обстоятельства. Григорий правильно сказал, что обстоятельства не рождаются сами по себе, они создаются нами — каждым в отдельности. И общая правда возникает из правдивости каждого.
Я выступила и сказала, что членом комитета комсомольской организации Всесоюзной ударной комсомольской стройки не может быть человек, который пошел на обман.
Я сначала себя долго казнила за такое резкое выступление. Но теперь вижу — нет ничего сильнее правды, и Дмитрию она пошла только на пользу. Он до этого собрания ходил какой-то ссутуленный, приниженный, в глаза не смотрел. Точно на нем висел непомерный груз.
А когда его вывели из состава комитета, когда его отругали хорошенько его же товарищи и он понял, что ему только добра желают, тогда он как-то ожил. И опять работа в ДСО у нас пошла на улучшение.
Вот я опять расписалась. Долго не бралась за дневник, но уж дорвалась!»
Неожиданно для многих Элла стала всюду появляться с Климом. С Григорием держалась отчужденно. И он начал успокаиваться: «Ну вот и кончилось все, а то смутил ей душу...»
Когда Клим уходил в армию, ему были устроены торжественные проводы. На митинге выступили Жарков и Юра Кудрявцев, секретарь комсомольской организации «Иркутскалюминстроя». Под конец к микрофону подошла Элла:
— Многие провожают своих женихов в армию! И я при всех слово даю: клянусь, Клим, ждать тебя!