Счастье по наследству
Шрифт:
Гормоны.
Несчастье случилось в апреле. Мучащие меня два дня боли в пояснице я списала на длительную ходьбу. Погода стояла хорошая — почти неделю без дождей — и я много гуляла. А на следующую ночь проснулась от спазматических болей в животе. Пока ждала скорую, пошла кровь. Бурые сгустки на белье — вот и всё, что осталось от моей малышки.
Неделю я провела в больнице и вышла оттуда другим человеком.
Глава 15
Soundtrack Ghost by Charlene Soraia
Как
У меня получилось бы. Правда. Я бы смогла. Более того, я чувствовала в себе силы для этого. Не слепая вера в себя, а именно уверенность, что всё у нас получится: у меня, Сеймура и моей крохотной девочки.
Не вышло.
Надо было понять почему, и время в больнице я посвятила именно этому.
Мне предложили помощь больничного психолога, специализирующегося на женщинах, потерявших ребёнка, но я отказалась. Доктора в самом начале предупреждали, что я должна быть готова к любому развитию событий, но моя страусиная позиция себя не оправдала. Но только ли в ней дело?
Надо было за что-то уцепиться, и я начала обратную перемотку: потеря ребёнка, беременность, отношения с Эриком, встреча с Эриком, работа у деда, поступление в колледж, зацикленность на учёбе, отсутствие отношений с парнями.
Неопытность. Неопытность. Неопытность.
Меньше чем за год моя жизнь прошла через множество фаз, которые у других девчонок сменяют друг друга, а не сваливаются в кучу. Конечно, я запуталась. Конечно, много на себя взяла. И организм, и природа, и высшие силы таким вот образом показали, что не в своей я фазе. Ничего бы я своему ребёнку не дала. Нечего было давать, потому что я и сама ещё была ребёнком. У героя моего любимого фильма «Большой» с Томом Хэнксом был игральный автомат Золтар, и он снова вернулся в детство, попав ему в рот четвертаком. В моём случае всё оказалось намного сложнее. Мне девятнадцать, за плечами выкидыш, неудавшиеся отношения и отсутствие понимания как жить дальше. Может, просто начать с того, на чём остановилась, и побыть для разнообразия беззаботной девятнадцатилетней девчонкой? У меня же получится быть беззаботной? Точно получится. Должно получиться.
Так себе план. Но он, по крайней мере, был.
Его воплощению неожиданно поспособствовало очередное возвращение в мою жизнь матери. Я уверена, что не Сеймур надавил ей на совесть: дед не хуже меня знал, что утешительница из его дочери та ещё. Может, мама всё же что-то почувствовала, маячок внутренний сработал — тот, что во мне смыло разрушительным цунами, и она вернулась в Сиэтл из очередной погони за хорошей жизнью. Просто возникла на пороге дедовой квартиры на второй день моего возвращения из госпиталя, увидела меня бледную, валяющуюся на диване в спортивном костюме и носках, и сразу кинулась обнимать.
— Бедная моя девочка! Что же с тобой приключилось?
Беззаботность откладывалась. Паны рушились. Горе брало верх. Горе и желание, чтобы пожалели.
Никогда в
Фло я сочувствовать не позволила. Позвонила ей из больницы, сказала о том, что произошло, и когда она начала реветь в трубку, отключила связь. После. Всё после.
А вот Сеймур сочувствовать не мог. Не в силу душевной чёрствости, а потому что сам еле держался. Я видела, как он за меня испугался в ту страшную ночь. Видела красные воспалённые глаза, когда приходил навещать в госпитале. Дед садился рядом, брал меня за руку и молчал. Я тоже ничего не говорила. Не было таких слов, что мы могли бы друг другу сказать, не начав плакать. Поэтому и дома вели себя, как ни в чём не бывало. Будто я перенесла какой-нибудь вирус и теперь иду на поправку. Он даже стены в моей комнате покрасил в тот же цвет, что и до ремонта, и мебель расставил так же, как до него. Вот так Сеймур проявлял заботу и сочувствие. Для меня и этого казалось много. Однако появление матери показало, что это не так.
Я всё ей рассказала: и о ребёнке, и об Эрике, и каким именно оказался этот Эрик. Как женщина, не единожды пережившая мужское предательство (мнимое или нет — не важно), мать не давала мне никаких советов. И это было правильно, потому что от неё я их не приняла бы. Она просто слушала — этого уже было много.
Мама провела рядом со мной всю неделю, что я восстанавливалась. Сеймур её поведение не комментировал, лишь просил звонить, если что-то понадобиться, пока он будет на работе. Я не звонила. Она тоже. Мне кажется, мама стеснялась деда, по крайней мере, она никогда не оставалась с ним наедине.
Исчезла она так же внезапно, как и появилась, и моя копилка детских воспоминаний дополнилась её мягкой рукой, осторожно перебирающей мои волосы. Я понимала, что это всё, на что способна моя мать, и не обижалась. Нельзя же обижаться на ветер, что в один день он дует сильнее, чем в другой. Ветер есть ветер, а попутный он или нет, решать тебе.
Я пробыла на вилле Николь три дня, пока она решилась на тот важный разговор, из-за которого и пригласила меня в Лос-Анджелес.
Начала, как всегда, неожиданно и сразу с основного вопроса.
— Как ты пережила потерю ребёнка?
Если честно, услышать это от беременной сестры оказалось жутковато. Прошло уже несколько месяцев, и я бы не сказала, что боль прошла, но точно притупилась. И всё же это были не те воспоминания, которые жили во мне постоянно. Я забивала их беззаботностью, как могла — наспех, широкими стежками.
Но Николь задала вопрос так походя, что я немедленно ощетинилась. Шов разошёлся, обнажив незажившие внутренности.
Я зло зыркнула на сестру:
— Откуда ты знаешь?
— Мать рассказала.
Можно было догадаться!
— Я просила никому не говорить.
— Речь о нашей матери, забыла? В ней ничего никогда не держится.
Николь дождалась моей реакции — невесёлого хмыканья — и с сочувствием покачала головой.
— Как же тебе было одиноко, раз для исповеди ты никого лучше не нашла.
— В любой другой семье это не казалось бы странным.
— В любой другой — да. Но не в нашей.
— А тебе никогда не хотелось, чтобы было наоборот?