Счастье по наследству

Грушевицкая Ирма

Мне она незнакома. Ну, почти. У неё мои черты, но точно не мои глаза. И не мой румянец на щеках и не мои розовые губы, подрагивающие в улыбке.

«Привет, Эмми! Можно, я побуду тобой ещё немного? А лучше — оставайся навсегда. Я с удовольствием уступлю тебе место».

Не я, а Эмми — Минни, если в терминологии Марка — выходит из комнаты в поисках своих мужчин. И я ею очень горжусь.

— Мама, мы сделали тебе тосты с

клубникой. Марк сказал, что все девчонки любят клубнику.

Я с изумлением смотрю на сына, чья довольная мордашка маячит за кухонной стойкой. Судя по тому, что он почти лежит на ней, на стул Лекс забрался с ногами. Дома я не разрешаю так сидеть, и сын это знает.

— Смотри! — Он двигает с мою сторону тарелку с треугольными тостами, щедро залитыми взбитыми сливками и нарезанной вкривь и вкось клубникой. — Красиво, правда? Марк ещё хотел положить мяту, но я сказал, что ты никогда не покупаешь мятную жвачку.

— Не покупаю, — подтверждаю я и впервые за всё время смотрю на Марка.

Он стоит у плиты, где что-то варится в небольшом ковшике. Когда он поворачивается ко мне, в руках его я замечаю большую ложку. А ещё замечаю, что на нём низко сидящие джинсы и простая белая футболка, что делает его самым сексуальным мужчиной на планете.

И этот мужчина мне улыбается.

— Привет.

— П-привет, — говорю я.

— Лекс, помнишь, о чём мы договорились?

Я с удивлением перевожу взгляд с Марка на Лекса и обратно. Потом снова на Лекса и вижу, как тот с достоинством кивает.

— Спасибо, дружище.

Марк откладывает ложку, вытирает руки небольшим полотенцем и идёт ко мне. Я едва стою на ногах от волнения, когда, подойдя, он приподнимает мой подбородок и нежно касается губ поцелуем.

— Доброе утро, малыш, — шепчет, едва от них оторвавшись. — Как спалось?

— З-замечательно, — хриплю я в ответ, потому что голос отказывается мне повиноваться. — А тебе?

— Неплохо. Но надеюсь, скоро будет лучше.

Я начинаю краснеть, но не успеваю ничего сказать, потому что Лекс фыркает из-за спины Марка.

— Гордон говорит, что папа с мамой вот так целовались по утрам, а потом у них появилась эта пискля Кими.

Марк саркастически улыбается, играя бровями, а я становлюсь пунцовой и строго смотрю на сына из-за его плеча.

— Лекс!

— Чего? — ребёнок — сама невозмутимость. — Скажешь, не так?

— Скажу, что это не повод для обсуждения.

Марк уже вовсю улыбается, но так как я намеренно не смотрю ему в лицо, мне удаётся сохранить строгость. Я обхожу его справа и иду к Лексу.

— Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Не болит. Только есть снова хочется. Марк снова греет мне суп.

— Снова греет суп? — я смотрю на Марка, который возвращается к плите и берётся

за ложку. У меня нет слов, потому что обычно Лекс плюётся от любого супа, и заставить его есть можно только под страхом навсегда лишить любимого молочного коктейля.

— В детстве мама говорила, что суп — первое средство от любой болезни. Но я всё равно позвонил своему знакомому доктору, и тот её слова подтвердил.

— Мне понравился доктор Дуглас, мама. Я всё-всё ему рассказал: и как меня рвало, и как живот болел, и как меня кололи. Он сказал больше пить и первое время не налегать на соусы. Я же не налегаю, мам?

Лекс задирает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, пока я глажу его по голове.

— Не налегаешь. Ты молодец.

— А ещё мне нельзя пока ягоды. Но Марк разрешил одну. От одной ничего же не будет?

— Если ты съел её не на голодный желудок, не будет.

— Не на голодный. Я её съел после супа. Он вкусный. Его тётя Фло привезла.

— Тётя Фло?

По-видимому, у меня так вытягивается лицо, что Марк сразу пересекает все разговоры.

— Так, парень, усади-ка маму за стол и иди сюда. Покажу, как сделать ей кофе.

— Окей! — Лекс соскальзывает с табурета. — Садись, мам. Ешь тосты. Они вкусные.

Он двигает в мою сторону тарелку с таким усердием, что я едва ловлю её у края.

— Осторожно!

Никто меня уже не слушает, Лекс вприпрыжку несётся к Марку. Не сводя глаз с сына, я беру один тост и откусываю маленький кусочек. Вкуса его я не замечаю, потому что взгляд цепляется за нечто необычное. Лекс полностью одет. Это всё знакомые вещи — его вещи — но откуда бы им взяться в доме Марка?

Я открываю рот, чтобы об этом спросить и немедленно крошка от хрустящего хлеба попадает в дыхательное горло. Кашляю так, будто собираюсь вывалить на стол лёгкие.

Сквозь слёзы я не сразу замечаю сына, который протягивает мне стакан воды.

— На, выпей.

— М-м-м… — мычу я и дрожащей рукой пытаюсь сделать глоток. Вода расплёскивается, заливая пижаму, по лицу катятся слёзы и кое-что похуже.

Теперь уже рядом с Лексом стоит Марк. Представляю, в каком я виде, и от этого становится ещё более тошно.

— Лекс, иди в ванную, возьми полотенце, намочи его под водой и принеси маме.

— Окей.

Даже сквозь судорожные всхлипы и сбившееся дыхание, мне удаётся отметить, как правильно действует Марк. Ребёнку надо давать чёткие указания, тогда он всё делает правильно.

Вообще-то, с некоторыми взрослыми это тоже работает.

— Дай мне стакан, Эмми. Вот так. Дыши понемногу. Не делай глубокий вдох. Не сразу. Молодец. Видишь, легче?

— Угу.

— Теперь сделай глоток.

Я пью воду и через стакан смотрю на Марка.