Счастье по наследству
Шрифт:
— Хорошая девочка.
До возвращения Лекса он успевает поцеловать меня ещё раз.
Шон позвонил Марку по просьбе Фло. Она волновалась, что мой телефон снова недоступен. Ещё бы! За ночь он совсем разрядился. Марк всё ей рассказывает: и про ключи, и про одежду, и про то, что отвёз нас к себе. Как и у Сеймура, у Фло есть запасной ключ от моего дома. Вместе с мужем она едет туда, собирает для нас вещи и вместе с заранее сваренным супом для Лекса привозит всё Марку. Она же звонит моему деду, объясняет, что с нами всё в порядке, и мы обязательно
Пока Марк вводит меня в курс дела, Лекс сидит напротив, ест куриную лапшу и многозначительно кивает: так и было!
Едва откусанный тост лежит с края тарелки, кофе остывает в толстой керамической кружке. Я не могу притронуться ни к одному, ни к другому. Я подпитываюсь словами, которые произносит сидящий рядом мужчина и которые означают, что я сильно ошибалась. Я не одна. Есть люди, которые за меня волнуются. Которые в рождественское утро едут ко мне домой, чтобы собрать вещи. Которые делают тосты с клубникой для меня и греют суп для моего сына. Может, потому я и проспала преспокойно до полудня, что едва ли не впервые за всю мою недолгую жизнь обо мне заботится кое-кто другой. Мне очень хочется узнать, как прошла первая встреча Лекса и Марка. Пока же я только вижу конечный результат — они общаются, как старые приятели. Мне страшно спугнуть эту простоту общения, а с другой стороны я испытываю крошечные уколы ревности, потому что у меня Лекс суп есть точно не стал бы.
У меня так много вопросов, так много эмоций, что в какой-то момент я не выдерживаю и, извинившись, выхожу из-за стола. Я иду в спальню, но не дохожу и до середины гостиной. Останавливаюсь и застываю, глядя за окно — окна, которые образуют две стены этой просторной комнаты.
Идёт снег. Крупный, пушистый, словно кто-то рвёт вату и кидает по кусочку с небес. Тучи над заливом пробивают солнечные лучи. Снег и солнце. Редкое явление и очень красивое. Рождественское чудо, как и всё, что случилось со мной в эту ночь.
Лишь за секунду до того, как руки Марка обвивают меня за талию, я чувствую его приближение. Возможно, когда-нибудь мне представится шанс улучшить этот показатель — кто знает?
— Страшно, да, Эмми?
— Страшно, — киваю.
— Тут уж ничего не поделаешь, малыш. Это самое сложное — довериться. Я буду помогать, но пока ты всё ещё с собой один на один. Как пройдём этот этап, станет легче. Обещаю.
— Можно тебя попросить кое о чём?
— Конечно.
— Н-не торопи меня.
Мои плечи тянутся вверх вместе с грудью Марка, к которой они прижаты, когда он делает глубокий вдох.
— Хорошо.
Он всё так же обнимает меня, только теперь я чувствую, как его голова ложится на моё плечо.
— И ты не потребуешь ничего взамен?
Марк снова делает глубокий вдох, но теперь мне кажется, что это вовсе не вдох, а он тянет носом воздух.
— Ты меня обнюхиваешь?
— Ага. Твои волосы пахнут моим шампунем. Это чертовски приятно, — ещё один глубокий вдох. — Подарю тебе упаковку.
Глава 27
Soundtrack Blank & Jones with Mike Francis
Меня всегда восхищают люди,
Минни верна себе. Это не эгоизм, не эгоцентризм и тем более не вредность. Это здоровый взгляд на реальность. Наоборот, у меня возникли бы сомнения в её искренности, если бы внезапно Эмма перестала осторожничать и принялась во всём со мной соглашаться.
Это сложно. Не торопиться сложно. Но я понимаю, что в противном случае нам обоим не понравится конечный результат. Всё же я имею представление, на что иду, а она — нет. В этом моё преимущество, поэтому снисходительность — моё второе имя.
Я знаю эту девушку. В ней нет подводных камней, скрытых мотивов и скелетов в шкафу. Вообще-то, он у нас общий — в виде забавного белобрысого Тора.
Когда я смотрю на Лекса, мне становится грустно за отца — парень ему обязательно понравился бы. Сообразительный, весёлый мальчишка. Живой ум, светящиеся глаза. Я чувствую нашу связь, и она мне очень нравится.
Никогда не думал, что скажу это, но мне в кайф переписываться с семилетним мальчишкой. Лекс рассказывает, как прошёл день, что проходили в школе, жалуется на учительницу, хватается достижениями в играх. Иногда шлёт фотографии — свои или того, что интересует его в данный момент. Эти снимки, сделанные камерой его старого телефона, весьма примечательны. Парню удаётся ухватить суть вещей. Я даже показываю их кое-кому из своих друзей, кто увлекается фотографией, и они говорят, что у автора есть потенциал. Но сейчас этого автора интересуют исключительно паровозы.
Один из снимков, тот, где я попросил его сфотографировать Эмму, у меня на заставке. От неё самой подобной милости ждать не приходится. Минни до сих пор удивлённо округляет глаза, когда я делаю ей комплимент, и, похоже, с этим мы будем жить ещё долго.
На том снимке Эмма держит в руках чашку и задумчиво смотрит в окно. На её лице играет улыбка, и мне кажется, я знаю, где её мысли. Вернее, с кем. Потому что однажды, задумавшись о ней, я поймал в окне такое же отражение.
Новогодние каникулы я провожу в Сиэтле. Большую их часть — в доме Эммы. Во-первых, потому что мне там нравится. Во-вторых, потому что в моей квартире нет ёлки. Лекс великодушно простил мне рождественское утро без подарков, но к новогодней ночи мы вместе заказали их по интернету. Под причитания Эммы, разумеется.
— Зачем тебе коньки? Ты и хоккеем-то никогда не интересовался.
— Мик по выходным играет в хоккей в парке. Обещал, что и меня научит. Говорит, там круто.
— Мик в октябре запястье сломал на катке. Это, скажу тебе, ни разу не круто.
— Попробовать всё равно стоит. Вдруг понравится.
— А если нет?
— Продадим коньки на и-бэе, — тут же находится мальчишка.
— Очень хорошо! Теперь все покупки согласовываете со мной. Оба. Это ясно?
— Ясно.
Я прекрасно вижу скрещённые пальцы за спиной Лекса и на всякий случай делаю то же самое.