Счастье по наследству
Шрифт:
Он садится вместе со мной на диван и баюкает в руках, как младенца. Гладит по голове, пропускает волосы сквозь пальцы, очерчивает скулы, проводит кончиками пальцев по губам прежде, чем коснуться их поцелуем. Его губы не только на моих губах — каждой чёрточке моего лица достаётся их внимание — от виска до кончика носа, от щёк до ямочки на подбородке. Эти лёгкие поцелуи усыпляют меня, и вот уже нет возможности сопротивляться желанию закрыть веки и качаться на тёплых волнах его рук.
Его тихий голос — это последнее, что я слышу засыпая.
— Хочу, чтобы ты знала: я влюбляюсь
Глава 26
Soundtrack I See the Light by Helena Blackman
Лишь сейчас я вижу свет,
Словно ночь вдруг отступила.
Лишь сейчас я вижу свет,
Купол неба голубой.
Он подскажет мне ответ,
Сердце вдруг стрела пронзила.
Все вокруг вмиг переменилось,
Я теперь с тобой.
Первый раз я просыпаюсь около шести утра. Мой взгляд упирается в белокурую головку Лекса, и я на автомате тяну к нему руку, чтобы проверить температуру.
Слава богу, не горячий.
А затем на меня обрушиваются воспоминания вчерашнего вечера, и я почти глохну от того, как громко в ушах начинает шуметь кровь.
О, мой бог!
Я настолько не в состоянии справиться с эмоциями, что меня бьёт дрожь.
О, мой бог! Марк! Ма-арк! Это было какое-то наваждение. Невозможно прекрасное и неправильное. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Будто всё это время находилась в тени, и вот, благодаря этому мужчине, впервые вышла на свет.
«Я влюбляюсь в тебя, Эмми».
Он действительно это сказал, или мне приснилось?
По минутам начинаю отматывать время назад и понимаю, что ничего не приснилось. Даже если эти слова не были произнесены Марком вслух, именно об этом говорили его взгляды, сбитое дыхание и прикосновения.
Прикосновения мужчины, которому отказывается довериться знакомая всем Эмма Бейтс, когда как другая — маленькая, испуганная и уставшая — легко засыпает в его руках.
Кто же я на самом деле? Какая из этих Эмм — я? Какая я — настоящая?
Я — та, кто хочет верить, что всё это правда.
«Я влюбляюсь в тебя, Эмми».
Он мог отнести меня к себе, и у нас обязательно было бы продолжение, потому что даже сейчас мне неимоверно сильно хочется найти Марка и попросить снова сделать это со мной — так, что приходится вцепиться в простынь, чтобы оставаться на месте. Но он отнёс меня к Лексу, и…
Мысли, что ворохом атакуют моё сознание — злые, обвиняющие, насмехающиеся и предупреждающие — я заглушаю теми же словами.
«Я влюбляюсь в тебя, Эмми».
Боженька, пусть мне это не приснилось. Пусть он действительно это чувствует. Мне совершенно всё равно, что будет в конце, но сейчас от той надежды, что дают эти слова, я чувствую себя живой впервые за долгое-долгое время.
Слишком долгое для одной меня.
Моя рука тянется к губам, и я чувствую их припухлость. Это доказательство его страсти. Как же приятен был его вкус, каким сладким дыхание. Какими крепкими объятия, когда он держал меня, когда…
Чтобы заглушить стон, я переворачиваюсь на бок и кусаю подушку. Матерь божья, я кончила от одного прикосновения! Боже
— Мамочка, я пить хочу!
— Конечно, солнышко. Сейчас принесу.
Я спускаю ноги с кровати и некоторое время пытаюсь сориентироваться, в какой стороне дверь. Мне надо попасть на кухню, но свет зажигать не хочется, чтобы не тревожить Лекса.
Наощупь я выбираюсь из спальни и на мгновение торможу в дверях, потому что эта парящая в воздухе комната навсегда останется для меня чем-то вроде алтаря. На том диване, белеющем в центре, я уснула на руках Марка. Сейчас его там нет, и я ловлю себя на мысли, что даже не знаю, в какой стороне его спальня. Да, я хотела бы это знать. Просто потому что… потому что хотела бы.
Дежурная подсветка на кухне освещает мой дальнейший путь. Я на цыпочках бегу через комнату и останавливаюсь только возле холодильника, где нахожу бутылку минеральной воды. Где стоят стаканы, я теперь знаю. Взяв один из них, я наливаю воду и ставлю её на полминуты в горячую воду, которой наполняю кухонную раковину. Микроволновки при первом осмотре не наблюдается, поэтому приходится обойтись таким способом.
Так же на цыпочках бегу назад и только в кровати, напоив Лекса, я признаюсь себе, что втайне надеялась, что Марк услышит мою беготню или шум воды. Это было бы жуть как неловко, но хотя бы доказывало, что он существует на самом деле.
«Я влюбляюсь в тебя, Эмми».
Я улыбаюсь и прижимаюсь к спине спящего Лекса. Он удовлетворённо вздыхает и поворачивается ко мне, по привычке просовывая между моими сжатыми ногами свои ступни. Так он всегда греется, но на этот раз его ножки тёплые, и согреваюсь я.
В следующий раз я просыпаюсь, когда в комнате уже светло.
Лекса в кровати нет.
Кровь снова стучит в висках, когда я бегу к выходу из спальни, и только чудо останавливает меня в дверях. Чудо или та Эмми, что родилась сегодня ночью. Та, в которую вот-вот влюбится мужчина, в которого по уши влюбилась она. Я хочу дать шанс этой любви, поэтому не могу начинать её с недоверия.
Если такое можно говорить про человеческое самосознание, то десять процентов того, что живёт в моей голове, орёт на меня полицейской сиреной и велит бежать на поиски сына. Но я предпочитаю слушать остальные девяносто, поэтому иду в ванную, где неторопливо привожу себя в порядок. Принимаю душ, умываюсь, чищу зубы найденным в шкафчике одноразовым гигиеническим набором с щёткой и пастой. Расчёской из него же распутываю волосы, и только удовлетворившись, как они лежат, выхожу из ванной.
В комнате я переодеваюсь в свою пижаму, которая пахнет больницей. К сожалению, это единственная одежда, что у меня есть, кроме того халата, в котором я спала. Пижама, кроссовки на босу ногу и лежащие на плечах блестящие локоны. Это всегда хвостик, пучок или то, что Фло называет «писькина радость» — маленькая дулька на макушке. Вот так волосы я не распускала очень давно. Я смотрю на своё отражение в зеркале платяного шкафа, и мне нравится та девушка, что в нём отражается.