Счастье в награду
Шрифт:
— То есть твои бабы!
У него снова закаменело лицо. Но голос оставался спокойным.
— Я вынужден настаивать на том, чтобы любое упоминание о Брэндоне Кристиансоне было отложено до того времени, пока это чудовище не окажется за решеткой или не получит пулю в лоб.
— Договорились! — раздался от дверей знакомый голос.
— Джон… — выдохнула Вивека. И тут же затараторила, путаясь в словах: — Послушай, я ведь ничего такого Брэндону не обещала! Честное слово! Я просто намекнула, что у меня возникла такая мысль. Неужели
— Да, Вив. Я тебя знаю.
Он попытался ей улыбнуться. Вышло жалкое подобие нормальной человеческой улыбки, легкое подрагивание губ на осунувшемся бледном лице прежнего Джона Маклейна.
Адам говорил правду. Джон едва сумел пережить гибель своей жены. Хотя скорее всего он так ее и не пережил.
— Здравствуй, Джон.
— Лукас! Я… я прочел твое письмо с соболезнованиями… оно здорово меня поддержало. Но ты так об этом и не узнал? Мне давно следовало написать ответ!
Разве на письмо с соболезнованиями полагается отвечать письмом с благодарностями? Лукас никогда не разбирался в тонкостях этикета. Но понимал, что это не тот промах, за который Джон Маклейн продолжает казнить себя на протяжении последних недель. Его убивает совершенно иное.
— В этом нет никакой нужды, Джон!
— Ну… Спасибо.
— Не за что. — Лицо Лукаса не дрогнуло, и голос не изменился в отличие от темы разговора, принявшей неожиданное направление. — Похоже, что Гален все-таки останется на «Кей-Кор».
— Останется на «Кей-Кор»?.. — ошалело переспросила Вивека.
— Стало быть, она тебе рассказала. — Джон спокойно смотрел в лицо лейтенанта припухшими от бессонницы глазами.
Лукас, в свою очередь, разглядывал человека, потерявшего все, что ему было дорого в жизни. Во всяком случае, он искренне верил в это вплоть до вчерашнего вечера, когда женщина, избранная предсмертной волей его жены, сообщила о своем намерении уйти.
— Да, Джон, — отвечал Лукас. — Она рассказала.
Глава 10
Дом, в котором жил Лукас, выглядел легким, изящным, устремленным вверх, и возносился к манхэттенским небесам на целых двадцать два этажа. Однако даже беглый взгляд на вход заставлял забыть об изяществе. Слишком мрачно смотрелась стальная дверь, врезанная в толщу полированного гранита.
Гален тут же решила, что видит перед собой дверь для слуг. Из чего вытекало наличие интеркома, видеокамеры и роскошной панели с именами жильцов, отделанной тяжелой бронзой. Среди них она быстро нашла надпись «Хантер Л.». Наверное, ей стоит поискать другой вход, с лестницей и колоннами, со швейцаром в красивой ливрее, расположившимся среди мрамора и зеркал необъятного вестибюля, на который можно поглазеть сквозь толстое стекло.
Гален уже повернулась, собираясь обойти здание кругом, как вдруг стальная дверь открылась. И ей навстречу шагнул сам «Хантер Л.». С таким видом, словно он тоже был сделан из гранита и
— Вы сразу меня нашли?
— Да.
Можно подумать, он об этом не знает! Ведь сам обещал, что каждый ее шаг за пределами студии будет охраняться и протоколироваться. Наверное, лейтенант давно получил сообщение по радио: «За ней все чисто, сэр! Она на подходе!»
— Я просто не знала, тот ли это вход.
— Здесь только один вход. Прошу.
Она наконец смогла разглядеть вестибюль, надежно укрытый от любопытных зевак с улицы за гранитными стенами. Он был обставлен со вкусом, говорившим о прочном, устойчивом достатке здешних жильцов. Ничего кричащего, свойственного недавно обогатившимся, и тем не менее роскошно. Лукас кивнул в сторону самого дальнего лифта, блестевшего полированной бронзой.
Внутри не оказалось ни одной кнопки или иного приспособления для выбора нужного этажа. Так хозяева самых шикарных ресторанов составляют меню, никогда не указывая цену блюд. Этот лифт являлся эксклюзивным экземпляром для уникального клиента.
Апартаменты Лукаса Хантера располагались на двадцать втором этаже. Вернее, они и были двадцать вторым этажом.
Бронзовые двери персонального лифта распахнулись в гулкое прохладное пространство гостиной, столовой и кухни, объединенных в одно помещение. Взгляд поражала царившая повсюду незапятнанная белизна, нарушаемая лишь блеском посуды на кухонных полках.
Засилье белого цвета не раздражало, наоборот, его нетронутая чистота внушала Гален покой и умиротворение, какие охватывают при взгляде на свежевыпавший снег.
— Как здесь красиво, — тихо выдохнула Гален, пока Лукас помогал ей снять пальто. — И спокойно.
— Рад, что вам понравилось. Надеюсь, вы будете чувствовать себя как дома.
«Как дома?! Наедине с тобой?»
— Конечно!
— Между прочим, врете вы не очень-то убедительно.
— Да. Я знаю.
— Гален, это был комплимент.
Ах вот как! Ну что ж, может, и правда лучше позабыть о глупой вежливости и быть честной до конца? Признаться ему в том, что на протяжении целых десяти лет она не делила свое жилье ни с единой живой душой? Гален уже открыла рот, собираясь рассказать об этом, но Лукас ее перебил:
— Это наверняка будет несколько неловко для нас обоих. Я привык жить один — да и вы, похоже, тоже. Но тут уж ничего не изменишь. Нас свели слишком серьезные события. Надеюсь, вы так же, как и я, согласны ради этого немного потерпеть.
— Безусловно!
— Тогда давайте постараемся по возможности облегчить себе жизнь. Например, будем относиться ко всему этому просто как к приключению.
Гален перестала разглядывать «снежную долину» высоко над городом, принадлежавшую человеку, только что признавшемуся в своей привычке к одиночеству, и перевела взгляд на ее хозяина, испытавшего близость с самыми роскошными женщинами города и избравшего для своего дома эту целомудренную чистоту.