Счастливая
Шрифт:
Меня без промедления доставили в приемный покой. Положили на смотровой стол. Пока санитарка помогала мне переодеться в больничную рубашку, рядом стоял полицейский. Это ее коробило; правда, он отводил глаза и листал блокнот, готовя чистую страницу.
Как тут было не вспомнить детективные телесериалы. Над моим неподвижным телом переругивались двое: служитель закона с места в карьер требовал показаний и изымал вещи в качестве улик, а санитарка промывала мне спиртом израненную физиономию и спину, приговаривая, что скоро придет доктор.
Санитарка
— Представляю, как он от тебя драпал, — говорила санитарка.
Беря соскоб из-под ногтей, удовлетворенно замечала:
— Хорошо ты ему морду попортила.
Наконец мы дождались врача-гинеколога. Это была женщина, доктор Хуса.
Она разъяснила сущность предстоящих манипуляций, и санитарка вытолкала полицейского в коридор. Я по-прежнему лежала на столе. Для расслабления мышц доктор собиралась вколоть мне демерол, чтобы потом произвести внутреннее обследование. Она предупредила, что инъекция может вызвать позывы к мочеиспусканию. Но придется потерпеть, продолжала она: для экспертизы необходимо взять мазки, не нарушая влагалищной среды.
Дверь приоткрылась.
— Тут к тебе посетительница, — оживилась санитарка.
Почему-то я решила, что это мама, и пришла в панику.
— Мэри-Элис, что ли.
— Элис? — донесся до моего слуха знакомый голос. Тихий, настороженный, ровный.
Она взяла меня за руку, и я сжала ее ладонь.
Мэри-Элис была настоящей красавицей: натуральная блондинка с изумительными зелеными глазами; в тот день она показалась мне похожей на ангела.
Доктор Хуса разрешила нам пообщаться, а сама стала готовить инструменты.
В тот день Мэри-Элис вместе со всеми ходила в соседнее общежитие, где по случаю окончания сессии была устроена грандиозная пьянка.
— Признай, что это я тебя отрезвила. — С этими словами я впервые за все время дала волю слезам, а моя подруга сделала то, что было нужнее всего: робко улыбнулась, оценив мою шутку.
Ее улыбка стала первой ласточкой, прилетевшей на этот берег из прежней жизни. В пути эта улыбка исказилась до неузнаваемости. Лишилась примет блаженного дурачества, из которого в тот год рождались все наши улыбки, но все же принесла мне утешение. Мэри-Элис уже свое выплакала: ее лицо распухло и пошло пятнами. Она поведала, что Диана, которая, как и сама Мэри-Элис, была рослой девчонкой, схватила коротышку дежурного поперек живота, оторвала от пола и не отпускала до тех пор, пока тот не раскололся насчет моего местонахождения.
— Он не собирался посвящать в это дело никого, кроме твоей соседки, но Нэнси валялась в полном отрубе.
Я заулыбалась, вообразив, как Диана и Мэри-Элис держат на руках беднягу дежурного, а тот сучит ногами в воздухе, будто гном из мультика.
— У нас все готово, —
— Побудешь со мной? — попросила я Мэри-Элис.
И она осталась рядом.
Доктору помогала все та же санитарка. Они то и дело принимались растирать мне бедра. Я требовала объяснений. Хотела знать, что со мной делают.
— Это не простой осмотр, — сказала доктор Хуса. — Я обязана взять мазки для экспертизы.
— Без улик того гада не прижучить, — уточнила санитарка.
Им требовались образцы лобковых волос: как срезанные, так и вычесанные; были обнаружены следы спермы и взяты мазки из влагалища. Когда я вздрагивала, Мэри-Элис еще крепче сжимала мне руку. Санитарка отвлекала нас беседой: расспросила, на кого учится Мэри-Элис, позавидовала, что у меня есть такая верная подруга, и заключила, что мои травмы подстегнут копов немедленно заняться этим делом.
— Сильное кровотечение. — В голосе врача сквозила тревога.
В какой-то момент доктор Хуса воскликнула:
— Ага, наконец-то чужой волос попался!
Она стряхнула лабораторный материал в подставленный санитаркой пластиковый пакетик.
— Отлично. По частям его расфасуем, — сказала санитарка.
— Элис, — обратилась ко мне доктор Хуса, — сейчас можно помочиться, а потом будем накладывать швы.
Мне помогли сесть на судно. Из меня била такая струя, что Мэри-Элис то и дело переглядывалась с санитаркой; всякий раз, когда им казалось, что фонтану пора бы иссякнуть, обеих разбирал смех. Облегчившись, я увидела, что в судне плещется не моча, а кровь. Санитарка поспешно набросила сверху полотенце:
— Нечего тут разглядывать.
С помощью Мэри-Элис я опять легла.
Доктор Хуса велела мне подвинуться вперед и стала накладывать швы.
— Несколько дней будет саднить, — сказала она. — Хорошо бы недельку полежать, если есть возможность.
Мой ум отказывался воспринимать такие категории, как несколько дней или неделя. Я жила только следующим мгновением, убеждая себя, что с каждой минутой мне будет легче, что мало-помалу вся эта история бесследно канет в прошлое.
Полицейских я попросила не звонить моей матери. Не осознавая, какой у меня вид, надеялась скрыть это происшествие. Ведь мама даже в уличной пробке начинала сходить с ума. А уж известие о моем изнасиловании могло убить ее наповал.
После гинекологического осмотра меня привезли в ярко освещенное помещение с белоснежными стенами. Оно было напичкано диковинными устройствами для поддержания угасающей жизни; на идеальных поверхностях из нержавейки и стекла играли слепящие блики. Мэри-Элис не пустили дальше приемного отделения. Новехонькая, сверкающая аппаратура привлекла мое внимание еще и потому, что я впервые осталась одна — с того момента, как был запущен механизм моего спасения. Лежа на каталке в одной больничной хламиде, я начала мерзнуть. Как будто меня положили в камеру хранения вместе с медицинскими приборами. Довольно долго туда никто не заходил.