Счастливчик Джим

Эмис Кингсли

– Вот я и подумала, что, быть может, его отец знает, где его можно разыскать. Дело, собственно, вот в чем. Мой дядя, мистер Гор-Эркварт, возвратился из Парижа раньше, чем мы его ждали, и ваш декан прислал ему приглашение на этот летний бал. Дядя пока еще не решил, пойти или нет. Ну, а я могу уговорить его, если мы с Бертраном пойдем тоже, и тогда их можно будет познакомить, а Бертран очень этого хочет. Но я должна сообщить Бертрану поскорее, потому что бал будет послезавтра и дядя должен все знать заранее. Я хочу сказать, что ему

надо знать заранее, где он будет проводить воскресенье. Так что… Боюсь, что все очень запуталось.

– А не могла бы миссис Уэлч пролить свет на это дело?

Кристина ответила не сразу.

– Я не обращалась к ней.

– Но ведь она должна все это знать лучше, чем я, не так ли?… Вы слушаете?

– Да, да, слушаю… Видите ли… Только пусть все останется между нами. Я бы предпочла не обращаться к миссис Уэлч, если это можно выяснить как-нибудь иначе. Я… Мы как-то не пришлись друг другу по душе, когда я у них гостила в прошлый раз. Мне бы не хотелось… Ну, словом, мне бы не хотелось говорить с ней о Бертране по телефону. Мне кажется, что ей кажется, что… ну, в общем, вы меня понимаете?

– Вполне понимаю. Мы с ней тоже не очень-то понравились друг другу, если на то пошло. Слушайте, У меня есть предложение. Я позвоню Уэлчам и попрошу профессора позвонить вам. Если его нет дома, попрошу, чтобы ему передали… во всяком случае, постараюсь так или иначе, чтобы миссис Уэлч осталась в стороне, а если не выйдет, тогда я сам позвоню вам. Идет?

– Еще бы! Огромное спасибо. Великолепная мысль. Запишите мой телефон. Это служебный, я буду здесь только до половины шестого. У вас есть карандаш?

Записывая телефон, Диксон всеми силами старался уверить себя, что миссис Уэлч ничего не знает ни об одеялах, ни о тумбочке, так как в противном случае Маргарет, наверное, предупредила бы его. «А как мило, по-приятельски держит себя эта Кэллегэн», – подумал он.

– Готово! – произнес он в трубку.

– Нет, вы сногсшибательно любезны, – с жаром сказала девушка. – Боюсь только, что я веду себя как-то глупо, причиняю вам столько беспокойства…

– Вовсе нет. Я знаю, как это иной раз бывает. – «Уж мне ли не знать!» – мысленно добавил он.

– Во всяком случае, я очень вам признательна, право. Я просто никак не могла решиться…

Голос ее заглушили звуки, похожие на стук телеграфного аппарата, затем раздался глухой шум, как от ветра, – словно кто-то с силой дул в трубку, и женский голос произнес:

– Абонент, ваши вторые три минуты истекают. Продлить вам еще на три минуты?

Прежде чем Диксон успел открыть рот, Кристина сказала:

– Да, пожалуйста, не разъединяйте нас.

Шум, как от ветра, утих.

– Алло? – сказал Диксон.

– Я слушаю.

– Но ведь это влетит вам в копеечку?

– Не мне. Я говорю за казенный счет. – Она рассмеялась, и смех ее и на этот раз отнюдь не напоминал перезвона серебряных бубенчиков. В телефоне он звучал еще более немузыкально.

Диксон тоже рассмеялся:

– Надеюсь, все сойдет гладко. Просто подлость будет, если после таких приготовлений ничего не получится.

– Вот именно. А вы сами собираетесь на бал?

– Боюсь, что да.

– Боитесь?

– Дело в том, что я плохой танцор, и этот бал будет, вероятно, довольно тяжким испытанием для меня.

– Так зачем же вы идете?

– Теперь уже поздно, нельзя отвертеться.

– Как вы сказали?

– Я говорю, что, может быть, там все же будет что-нибудь занятное.

– Да, не сомневаюсь. Я ведь тоже плохо танцую. Никогда по-настоящему этому не училась.

– Но зато у вас, наверно, большой опыт.

– Нет, не очень большой, по правде говоря. Я не так уж часто хожу на танцы.

– Ну, значит, мы сможем посидеть вместе и поболтать.

«Не слишком ли много я себе позволяю? – подумал он. – Не следовало так говорить».

– Если я там буду.

– Да, конечно, если будете.

Наступила пауза, как всегда, предшествующая прощанию. Диксону стало грустно. Он только сейчас сообразил, что она вообще едва ли попадет на бал, хотя сама еще и не подозревает этого. И, значит, также мало вероятно, что ему доведется увидеть ее еще когда-нибудь. И обидно было думать, что все это зависит от Бертрана – от его честолюбивых, деловых, светских и любовных замыслов.

– Еще раз спасибо за помощь.

– Пустяки. Я очень хочу, чтобы вы приехали сюда в субботу.

– Я тоже. Ну, до свидания. Значит, вы позвоните мне попозже?

– Возможно. До свидания.

Он откинулся на спинку стула и надул щеки, стараясь представить себе ее. Она, конечно, сидит сейчас, как всегда, очень прямо на своем конторском стуле – как военный писарь, которому прибывший с инспекторским визитом маршал авиации бросил: «Продолжайте работать». А быть может, все совсем не так? По телефону было как-то на это не похоже. Она говорила проще, непринужденнее – так, как в те минуты, когда они сражались с одеялами. Впрочем, это телефонное Дружелюбие могло быть обманчивым и объяснялось просто тем, что он не мог ее видеть во время их разговора. Но, с другой стороны, ее суровость, быть может, тоже в какой-то мере обманчива? Просто у нее такой вид. Он полез в карман за сигаретами, и в эту минуту в дверях показался Джонсе ворохом бумаг. Верно, подслушивал?

– Разрешите вам помочь? – с преувеличенной учтивостью спросил Диксон.

Джонс понял, что, хочешь не хочешь, надо что-то сказать.

– Где он?

Диксон заглянул под стол, выдвинул верхний ящик, порылся в корзине для бумаг.

– Здесь его нет.

На желтом, как сыворотка, лице не дрогнул ни один мускул. – Я подожду.

– А я уйду.

Диксон вышел, решив позвонить Уэлчам из профессорской. Проходя через вестибюль, он услышал голос Маконочи:

– Да, да, он здесь, мистер Мичи.