Счастливчики
Шрифт:
Но ему вовсе не хотелось ничего рассказывать, хотелось просто смотреть на Фелипе, а тот, побледнев, уставился на иллюминатор. Так они молчали некоторое время, и это время Раулю показалось долгим и прекрасным, а у Фелипе оно плясало перед глазами вихрем из красно-синих точек.
— Возьми эту мазь, — сказал наконец Рауль, вкладывая ему в руку тюбик. — У тебя плечи, наверное, все обгорели.
Фелипе машинально расстегнул рубашку и посмотрел. Тошнота проходила, вместо нее он ощутил злорадное желание промолчать, ничего не рассказывать про Боба, про встречу с Бобом, и про стакан рома. В конце концов, это только его заслуга, что он… Ему показалось, что у Рауля немного дрожат губы, и он с удивлением посмотрел на него. Рауль, улыбаясь, выпрямился.
— После этого, я думаю, ты будешь спать хорошо. И возьми вот это, обещания надо выполнять.
Фелипе взял трубку плохо слушавшимися пальцами. Никогда он не видел такой красивой трубки. Рауль, стоя к нему спиной, доставал что-то из кармана висевшего в шкафу пиджака.
— Английский табак, — сказал он, протягивая ему ярко разрисованную коробку. — Не знаю, есть ли у меня чистилки для трубки, но пока будешь брать мою, когда понадобится. Нравится?
— Само собой, — сказал Фелипе, с уважением разглядывая трубку. — Зря вы мне ее даете, она слишком хорошая.
— Потому и даю, что хорошая, — сказал Рауль. — И чтобы ты простил меня.
— Вы…
— Я даже не знаю, почему так сделал. Мне вдруг показалось, что ты еще мал для заварушки, которая может случиться. А потом подумал и пожалел. Ты меня прости, Фелипе, и давай будем друзьями.
Тошнота опять возвращалась, на лбу выступил холодный пот. Он успел спрятать трубку с табаком в карман и с трудом выпрямился, покачнулся. Рауль подошел и протянул руку, чтобы поддержать.
— Мне… мне надо в туалет на минуту, — пробормотал Фелипе.
— Ну конечно, — сказал Рауль, поспешно открывая перед ним дверь. И снова закрыв дверь, прошелся туда-сюда по каюте. Послышалось журчание воды в умывальнике. Рауль подошел к двери ванной, взялся за ручку. «Бедняга, он может удариться», — подумал он, но понял, что лжет себе, и закусил губу. Если он откроет дверь и увидит… Но Фелипе может и не простить ему унижения, разве что… «Нет, пока еще нет», он там, наверное, блюет над умывальником, нет, лучше оставить его одного, а вдруг он потеряет сознание, упадет и ударится головой. Да не упадет он, скучно так врать самому себе, выдумывать предлог. «А как ему понравилась трубка, — подумал он, снова начиная кружить по каюте. — Теперь ему будет стыдно, что он забрался в мою ванную… Стыд будет мучать его, и от стыда он будет огрызаться, но, может быть, трубка, может быть, трубка…»
Буэнос-Айрес был отмечен красной точкой, и от него — в достаточном удалении от берега — шла вниз синяя линия, почти параллельно линии, обозначавшей границу провинции. Входя в столовую, пассажиры могли оценить подробную географическую карту, украшенную эмблемой «Маджента Стар», и путь, пройденный «Малькольмом» за день. С улыбкой сдержанной гордости бармен заметил, что последующее продвижение судна наносить на карту поручено ему.
— А кто сообщает вам данные? — спросил дон Гало.
— Мне их посылает помощник капитана, — объяснил бармен. — Я в юности был чертежником. В свободное время люблю поработать с угольником и циркулем.
Дон Гало знаком приказал шоферу увезти кресло и искоса глянул на бармена.
— Что слышно насчет тифа? — задал вопрос в лоб.
Бармен захлопал глазами. Тотчас же рядом возник лощеный метрдотель. И одарил всех по очереди своей долженствующей возбуждать аппетит улыбкой.
— Кажется, все идет хорошо, сеньор Порриньо, — сказал мэтр. — Во всяком случае, я не получал тревожных сведений. Идите, займитесь баром, — казал он своему подчиненному, который, похоже, собирался задержаться в столовой. — Итак, сеньор Порриньо, как вы смотрите на potage champenois [50] для начала? Очень вкусный.
50
Суп из шампиньонов (фр.).
Сеньор Трехо с супругой в это время усаживались, сопровождавшая их Беба обновила ради случая платье с декольте, гораздо меньшим, чем ей бы хотелось. За ними вошел Рауль и сел рядом с Паулой и Лопесом, которые одновременно подняли головы и улыбнулись ему с отсутствующим видом.
Семейство Трехо, даже не посмотрев в меню, продолжало обсуждать внезапное недомогание Фелипе. Сеньора Трехо была чрезвычайно признательна сеньору Косте, который взял на себя труд позаботиться о Фелипе — проводил его до каюты и послал Бебу известить родителей. Фелипе крепко спал, но сеньора Трехо продолжала беспокоиться, в чем причина внезапного нездоровья.
— Перегрелся на солнце, дорогая, — заверил сеньор Трехо. — Весь день торчал в бассейне, вот и сварился, как рак. Ты не видела, когда мы снимали с него рубаху… Хорошо еще, молодой человек принес ему мазь, кажется, она действует необыкновенно.
— Ты только забыл, что от него жутко разило виски, — сказала Беба, не отрываясь от меню. — Мальчишка ведет себя как ему заблагорассудится.
— Виски? Не может быть, — сказал сеньор Трехо. — Должно быть, выпил пивка, только и всего.
— Ты должен поговорить с тем, кто тут заведует напитками, — сказала супруга. — Чтобы мальчику не давали ничего, кроме лимонада и тому подобного. Он еще слишком молод, чтобы распоряжаться собой.
— Если вы думаете, что возьмете его в узду, то ошибаетесь, — сказала Беба. — Слишком поздно. Со мною вы строги до невозможности, а с ним…
— Не заводись.
— Ну вот, что я говорила? А если бы я приняла дорогой подарок от кого-нибудь из пассажиров, что бы вы сказали? Подняли бы крик до небес. А он может делать все, что угодно. Вечная история. Почему я не родилась мужчиной…
— Подарки? — сказал сеньор Трехо. — Что ты сказала про подарки?
— Ничего.
— Ну-ка, расскажи, расскажи, доченька. Раз начала, то уж говори. В самом деле, Освальдо, я тоже хотела поговорить с тобой о Фелипе. Эта девица… ну эта, в бикини, ты знаешь.
— В бикини? — сказал сеньор Трехо. — А, рыженькая. Да, рыженькая.
— Эта девица целый день строила глазки мальчику, и если ты этого не замечаешь, то я — мать, а материнское сердце — вещун. Ты, Беба, помолчи, не встревай, мала еще понимать, о чем мы говорим. Ох, эти дети, чистое мучение.
— Строила глазки Фелипе? — сказала Беба. — Не смеши меня, мама. Неужели ты думаешь, что такая женщина станет терять время на сопляка? («Услышал бы он меня, — подумала Беба, — позеленел бы от злости».)