Счастливый Цезарь
Шрифт:
Устало прислонился он к каменной стенке затверделых своих чувств и горько задумался. “Как это можно, чтобы меня полюбили таким, как я есть, если я сам на себя в упор и поглядеть боюсь?” – такой он задал себе вопрос. И этот вопрос так перед ним и нарисовался неким причудливым миазмом, прямо в застылой пустоте и провис перед носом. Отмахнулся от него рукой Андрей Петрович и обратил свой взор туда, где еще виднелись развалины когда-то выстроенного им Замка Надежды. В стенах, почти обвалившихся совсем, зияли мрачные темные дыры, которые неизвестно куда вели. Прямо за этими развалинами замыкалось очень невысокое и плотное небо: большого простора не было в душе Андрея Петровича.
Робко шагнул он в одну из темных дыр в стене и очутился во внутреннем дворе. Аллея из темных дерев вела к приземистому каменному дому. Прошел он по аллее, затем по ступеням поднялся к резным дверям и ступил в просторный холл. “Смотри-ка, – подивился, – еще что-то осталось! Не все развалилось. Только темно тут”. Стал он шарить в поисках огня, но нигде не мог отыскать спасительной искры, пока каким-то чудом не обнаружил, на ощупь, огарок свечи на каминной полке и с неимоверным трудом зажег его. Никак не хотело гореть пламя. Едва появился огонек – сразу полегчало ему и даже дышать тут стало вольготней, а зала внутреннего покоя расширилась, просторней стала и веселей.
Эх! Вспомнил он, как в юности одним только движением он зажигал веселое пламя огненное, которое так и жгло, так и сверкало всеми переливами. “Куда что ушло?” – грустно подумал Андрей Петрович. И тут услышал он, скорей даже почувствовал, легкое движение среди теней. Подумал, что это от свечи, однако свеча горела хоть и слабо, но ровно тянулся огонек кверху. Движение же было из стороны в сторону, будто перебежал кто залу и вновь замер.
– Кто здесь? – громко вопросил Андрей Петрович, и бледная почти прозрачная тень выступила из темноты и встала перед ним. Стал он всматриваться, тяжелея чувством.
– Кто ты? – наконец молвил Андрей Петрович, не в силах распознать.
– Не узнаешь? – шепнула тень. – Я твоя последняя Надежда. Остальные все давно померли. Хочешь поглядеть? – и, не дожидаясь согласия, повела за собой. Последовал за ней Андрей Петрович, ни на шаг не отставая и бормоча: мол, извини, так давно я с тобой расстался, что и не узнал: так вдруг страшно ему стало потерять ее в сгустившемся у него внутри сумраке.
Хотя вроде невелик был замок, а шли они долго по разным переходам. Вначале Андрей Петрович даже внимание обращал мимоходом на какие-то странные картины, что неожиданно выступали из темноты, на лица, про которые нельзя было сказать, живые они или мертвые… “Это память моя! – догадался он наконец. – Мы бродим в лабиринте памяти”. Когда очередное чем-то знакомое лицо возникло перед ним, он попробовал даже оживить его воспоминанием. Но лицо не ожило. “Кто это такой?” – шел дальше и мучился Андрей Петрович, однако так и не припомнил.
– Они все умерли давно для тебя, не трудись! – сказала тень, и он отвлекся, утомившись к этому времени.
Тут картины вокруг переменились. Под ногами тусклым холодом и фиолетовой гладкостью простерся лед, а стены пропали. Пустота распахнулась во все четыре предела от того места, где шел утомленный Андрей Петрович, следуя за своей последней Надеждой, как она ему про то сказала. “Разве может быть надежда – последней?” – удивлялся он мысленно. “Никогда не бывает так, чтобы никак не было. Всегда бывает так, что как-то да бывает… говорил бравый Швейк, и он был прав… – бодрился Андрей Петрович. – Хотя, смотря на что надеяться! Можно и потерять Надежду, если точно знаешь!”
В этом месте своих раздумий он обратил внимание, что лед был непростой. В нем, как будто в стекле, были вморожены самые разные фигуры и даже целые представления, картины. “А это что такое?” – воскликнул Андрей Петрович, пугаясь, потому что высмотрел совершенно явственно, например, голую женщину у себя под стопой и даже, как ни странно, тут же ее вспомнил. Именно в такой позе… И сообразил в одно мгновенье: “Господи! Как ужасны охладевшие чувства! Неужели они все тут покоятся?! – подумал и стал озираться Андрей Петрович.
А Надежда торопила. “Поздно внимание тратить, – сказала она строгим голосом. – Их не растопишь, не разогреешь!”
– Куда ты меня ведешь? – воскликнул Андрей Петрович, все сильней ощущая преследующий его Страх. Он уже несколько раз оборачивался, и хотя разглядеть пока ничего не мог – чувствовал Присутствие позади нагоняющего Ужаса.
– Сам знаешь куда, – ответила тень.
– Ты же знаешь, что меня все время преследует страх! – он вновь обернулся. – Я боюсь этой встречи с самим собой, Настоящим…
– Поэтому я и последняя твоя надежда.
– Значит, и ты меня скоро покинешь:
– Или – осуществлюсь, – усмехнулась тень…
– Как беспощадно устроена жизнь! – сказал Андрей Петрович.
– Для тех, кто ищет спасения – какая может быть пощада? Пощада сродни ласковому вранью. А тебе зачем это? Ты себя высоко мнишь!
В это время они как раз шли по просторному кладбищу.
– Узнаешь? – спросила тень. И Андрей Петрович оторопело огляделся. Совсем запущенные в беспорядке теснились могилки. Некрасивыми кучками сухой землицы. На многих даже не было никакого знака. Хотя везде торчали пусть и криво, вбок кресты, большие и маленькие.
– Вот оно, кладбище твоих былых надежд. Как видишь, все похоронены и на каждой из них ты поставил Крест. Недаром чиновником служишь – аккуратный, – сказала ему Надежда-Тень.
Андрей Петрович меж тем нагнулся и попробовал разобрать написанное на одном приличного размера памятнике с крестом, – и не смог прочитать.
– Неужели я даже не помню собственных устремлений?
– Оставь, – сказала Надежда. – Что похоронено – не оживишь! Тебя впереди ждет живое, а мертвые пласты ворошить – себе дороже!
– Обнадеживаешь… – сказал Андрей Петрович, однако последовал за Надеждой-тенью, которая к этому времени окрепла и сильно сгустилась и уже не напоминала тень, а выглядела довольно плотно и привлекательно. Так что Андрей Петрович стал присматриваться, по-прежнему не отставая ни на шаг, уже совсем с другим интересом. В одном месте, там, где дорога пошла вниз, а после вбок и неожиданно сузился проход, он протянул руки и полуобнял свою Надежду, с удовольствием ощутив при этом ее согревающую теплоту.