Счастливый Цезарь
Шрифт:
– Постой! – сказал Андрей Петрович. – Погоди маленько, куда спешить. Дай мне хоть обнять тебя и согреться немного.
Она позволила. Андрей Петрович прижался и такую горячую телесность ощутил, такое жаркое тепло, что стал руками водить и полез сразу во все места. Сильнейшее при этом ощутил он желание. Она заметила, почувствовала (да и как было не почувствовать, весь его срам так и выставился наружу).
– Ты с ума сошел! – отстранилась она строго. – Хочешь собственную Надежду вы…ть!
Его как ледяной водой обожгло от такого грубого злого слова, и в нем, конечно, как в любом человеке, разом все и опустилось.
– Ну, успокойся! – обняла она его и утешила ласково. – Нельзя же так. Недалеко идти, а ты разволновался. Не надо спешить. Дойдем, там ты меня и осуществишь. Вот уже насладишься, если душенька твоя пожелает… – так она его утешала и торопила. Андрей Петрович сильно, однако, засомневался в этом месте и шел неохотно, пока не рассудил, что в конце концов так и должно, видимо, быть, и нельзя сразу исполнить желанное, как только захочешь. Надежда времени требует…
– Пришли! – раздался ее голос, и он поднял глаза, устремленные до того на дорогу, и поразился.
– Это же тупик! – воскликнул он, потому что они, в самом деле, зашли в тупик. Оборотился он назад, и там все завалено и пути нет.
– Куда ты меня привела, последняя моя Надежда? – горько возопил Андрей Петрович.
– Я привела тебя к самому себе, – сказала она. – Разве ты не стремился к тому?
– Я думал найти выход, а здесь тупик, – воскликнул Андрей Петрович. – И себя я плохо чувствую!
– Тупик, да не совсем, – сказала Надежда. – Однако я тебя должна здесь покинуть, – сказала она и стала таять.
– Как так, покинуть?! – Закричал он, а только кому кричать, когда ее нет уже, Надежды-то?
– Моя последняя надежда и та растаяла, – сказал Андрей Петрович. – На что же я, дурак, рассчитывал? Как глупо! Надеяться на то, что все не так, как есть, а много лучше… Как глупо! Вот я и в тупике… – такой произносил он монолог, соображая меж тем, как же ему выбраться отсюда. И ничего не мог придумать, потому что выхода не было. Сжалась его душа, и куда ни обращался Андрей Петрович, везде его встречала стена. “Не прошибить! – горько прошептал он. – Хоть в лепешку расшибись – не прошибить!”
Тут взглянул он сам на себя и увидел мерзкие зеленоватые щупальца, которые так и вились вокруг, сжимали грудь и теснили дыхание. Вмиг почувствовал он всю силу охватывающего его отчаяния. Прямо на его глазах удушающая сила так и сжала ему горло. “Нет! – заорал Андрей Петрович, сопротивляясь изо всех сил. – Не поддамся! – и не без труда, последним усилием отодрал от себя липкую извивающуюся гадость. “Боже! – возопил. – Помоги мне! – и обратил взор ввысь. И видит, там появилась и возвращается к нему Надежда. Потянулся он к ней изо всех сил и руками стал цепляться. Она спустилась к нему. Судорожно схватился он за нее обеими руками, прижался к ней Андрей Петрович и шепчет: “Не покидай! Утешь меня!”
И Надежда его утешила. Сильнейшее чувство испытал он от этого соединения.
– Вот и исполнилось, чего ты хотел, – сказала она ему грустно. – Теперь-то я точно тебе не нужна.
Превращение
Андрей Петрович, все еще переживая чувство, оправился, глянул на свою Надежду совсем другими глазами и поразился: такая она была раньше привлекательная, а тут совсем уродиной стала, постарела и всякую для него привлекательность потеряла.
Отвел он от нее глаза, и видит, впереди засветилось что-то. “Вот он выход!” – воскликнул Андрей Петрович и кинулся туда, откуда ему засветило. И видит перед ним прямо огромное зеркало. И в этом страшном Зеркале Души он увидел себя таким, каков он был На Самом Деле. И даже дыхание у него перехватило. Странное и страшное на него смотрело существо из глубины, в которую завела его последняя Надежда и там овладела им в минуту отчаяния. Маленький карлик с худосочным обросшим волосами низом, где болтался отдельно солидного размера детородный член. А выше пояса совсем детское шло тельце, которое увенчивалось двуликой головой. Один лик был справа, а один слева, как будто лицо составлялось из двух половин совсем непохожих друг на друга и едва ли совпадающих даже. Потому что левая половина была женская, а правая мужская. Когда же поворотился Андрей Петрович боком, то увидел, что и голова у него совсем необыкновенной формы, бобом, и с очень маленькими прижатыми ушками.
– Какой ужас! – воскликнул Андрей Петрович и в гневе обратился к тому месту, где лежала оставленная им Надежда. “Так вот оно, твое осуществление!” – крикнул он и стал бешено эту надежду свою топтать. Пока совсем не растоптал – не успокоился. Когда же притомился и глянул себе под ноги, и увидел, что он натворил – страшно присмирел Андрей Петрович.
– Что же я натворил такое! – прошептал он и с опаской поворотился к Зеркалу Души своей.
Да только в том месте, где зеркало – ничего нет: пустота образовалась. Тут скосил глаза на самого себя Андрей Петрович и понял, что виденное им на него перешло, что он и стал тем самым уродом из стекла. Ощупал в испуге он свои ноги, болтающийся срам… “Чем бы прикрыться?” – подумал и вдруг почувствовал, как его начинает охватывать в это время незаметно подкравшийся к нему ужас. Темным воздухом струится по коже и проникает внутрь. Как мог стал бороться Андрей Петрович, а страх уже в нем поселился, изнутри пожирает. Только мерзкие звуки чавкающего кошмара виснут в воздухе. От этого всепожирающего Ужаса так сжалась душа Андрея Петровича, что не помня себя он кинулся вперед, в пустоту, чтобы хоть как-то спастись от стискивающей его каменной безнадежности…
И очутился снаружи, за столом у себя в кухоньке, с яичницей в зубах и женой, которая по-прежнему стучалась к нему.
– Ага! – воскликнула она. – Наконец-то ты соизволил обратить на меня внимание. – Боже! – вдруг отшатнулась она, разглядев его. – Во что ты превратился?! Какой ужас! Что ты с собой сделал?
А он на нее глядит и видит, что она-то тоже преобразилась у него на глазах, и вовсе не человек, а так, что-то вроде кошачьего существа в платье с выставленными наружу прелестями. А вместо лица – птичья морда с острым клювом: вот-вот клюнет. Тут вышла меж ними безобразная сцена.
– Ты лучше на себя посмотри, – говорит он ей. – На что ты похожа!
– По-твоему, я вообще животное?! – в гневе воскликнула жена.
– А кто же ты еще, – говорит он в ответ. – Теперь я вижу отчетливо, с кем я жил все эти годы!
– Ах вот как! Ты с животным жил, а я? Я жила с этим мерзким ничтожеством! С этим грязным похотливым уродом! – и лапкой своей с острыми красными когтями в него тычет.
– Вижу, не нравлюсь я тебе, Настоящий, – говорит спокойно так ей в ответ Андрей Петрович.
– Да какой ты настоящий?! Настоящие они о жизни думают, сейчас только жить начинают. Им некогда о смерти думать. И мир у них – настоящий, живой! не твой – внутренний!
– Мерзавцы жить начинают, а не люди!
– Да ты им просто завидуешь, – так и обдала его ядом жена. – Они – могут! А ты – нет!
– Вот ты и найди себе такого способного.
– Найду! – зловеще произнесла жена и, надо сказать, вскоре свое слово сдержала. А в конце этой сцены она вскочила и бегом в спальню. Дверью хлопнула и зарыдала.