Счастливый доллар
Шрифт:
И Варенька смотрит, не в силах отвести взгляд.
Потом она помогает убирать, а освободившись, купается в спирту. И пьяный Олег хохочет, поливая ее из бутылки.
Если не получится задуманное, то Вареньку тоже ждет стол и безумные рисунки Антошки.
– Больше я не смела дергаться. Я знала, что не отпустят живой, но…
– Ты сказала, что изменяла, потому как хотела развестись.
Думаешь, поймал? Черта с два! Самый умный, да? Все вы кругом умные, одна Варенька дурочку играет.
–
По его лицу не понять, о чем думает. И злость накрывает с головой. Что, самый правильный? Честный? И шел по жизни, честь свою неся, как знамя? И теперь проще закрыть глаза на очевидное, чем признаться себе, что тот, кому служил, – садист и урод.
– Я представляла, что у меня нет мужа. Свободна. Независима. Счастлива. Мелкие женские глупости, без которых сходишь с ума.
– Я тебе не верю.
Перегнувшись через Вареньку, Сергей открыл дверь.
– Уходи.
– Уйду. Только ты сначала запиши адресок. Подъедь, посмотри… лучше, если покупателем представишься. Антошка, он ведь мнит себя художником. Гений непризнанный. Скажи, что слышал о «Темном цикле». Он и покажет. А дальше решай, веришь или нет. И… и если вдруг поверишь, хотя бы самую малость, позвони. А лучше приезжай. Я боюсь.
Здесь Варенька не соврала.
Когда машина Сергея скрылась за поворотом – а тачку мог бы выбрать и посолиднее, – Варенька поправила одежду и неторопливо зашагала следом. Прохожие оборачивались на нее, такую яркую и не по-уличному одетую. Кто-то попытался познакомиться, кто-то спросил, все ли в порядке, но Варенька отмахнулась от всех.
Ей было страшно. Впервые, пожалуй, за всю жизнь.
И когда в кармане заиграл мобильник – новый мобильник, только вчера купленный, – она вздрогнула. Номер незнакомый. Значит, он. Тот-кого-нельзя-ослушаться.
– Алло, – прошептала Варенька, прижимая трубку к губам. – Это я. Я слушаю.
– Маринка умерла.
Марина провалилась в сон, как в яму. И на яму же он был похож изнутри. Черный колодец с пятнышком синевы где-то очень-очень высоко. Прыгни – не допрыгнешь. Ползи. И Марина ползла, вгоняя пальцы, словно альпенштоки, в сырую землю. А когда выдергивала, дыры начинали сочиться красным.
– Помогите! – кричала Марина, но колодец прятал слова, топил на дне, как новорожденных котят. И желал утопить Марину.
А небо все еще далеко.
На дне уже темная лужа. Набралась из ран, которыми Марина наградила стены.
А на голове белая фата в три яруса.
И снять бы. Повыдергивать шпильки, пусть летит, падает, накрывает предательскую красноту иллюзией невинности, да рука не дотягивается.
Вверх-вверх-вверх. Когда остается совсем немного, на колодец ложится тень. Она протягивает Марине руку, предлагая помощь. И когда Марина решается – тень хорошая, тень разговаривала с Мариной, – тень говорит:
– Доллар верни.
На этом месте Марина проснулась. Она не вскочила с криком, как обычно случалось после кошмаров. И даже глаз открывать не стала, хотя узкая полоса света, перечеркнувшая лицо, требовала пробуждения. Марина съежилась, закручиваясь в плед, и отвернулась к стене.
Что он хочет? Какой доллар?
Олегов. Та монета, которую он вечно вертел в руках. Из-за нее и познакомились. Он в кафе полез в бумажник, а монета случайно выпала, скатилась со стола и нырнула под соседний. Прямо к Марининой туфле.
– Ваше? – спросила она, возвращая монету. – Какая интересная. Это доллар?
– Да. Доллар. Моргановский.
Олег говорил медленно и смотрел в глаза. И она, вдруг смутившись – а прежде такого не случалось, – взгляд отвела. Зарделась.
Тот день стал счастливым. Олег почти сразу сказал, что Марина – его судьба, что доллар ошибаться не может и вообще…
Вообще иногда казалось, будто он свихнулся на треклятой монете. А выходит, что не он один.
Маринин мучитель появился под вечер. Спустил очередную корзину с едой и двумя пачками сока. А еще свитер и дождевик.
– Погода испортится? – спросила Марина, чтобы завязать разговор. – Спасибо, что ты обо мне заботишься, но будет лучше, если отпустишь. Я понимаю, что ты не хочешь мне зла. Что ты просто ищешь свою вещь…
Человек вновь сел на краю, свесив ноги в колодец. Вот бы подпрыгнуть, вцепиться и сдернуть психа. А потом накрыть его пледиком и сверху сесть, прижимая глотку коленом. И сидеть, пока он, урод, не перестанет дергаться.
– И я очень ценю твою заботу.
А можно дождевик на лицо накинуть и затянуть, как в кино показывают, чтобы пластик прилип второй кожей.
– Но мне здесь очень плохо. Холодно. И грязно. Я скоро заболею. Видишь, уже кашляю. И горло дерет. Ты же не хочешь, чтобы я заболела?
– Мне все равно.
Кто бы сомневался.
– И я поняла, о каком долларе ты спрашиваешь. О том, который Олег все время носил при себе. В бумажнике. Так?
– Да.
– Я просто сначала понять не могла. А теперь вот поняла. Такая крупная серебряная монета. С одной стороны орел на ней, а с другой – голова женщины. И еще звездочки. И цифры. Это он?