Счастливый доллар
Шрифт:
– Тебя куда? В город? Или назад?
– Лучше в город.
Дом. Постель нормальная. Ванна. И в аптеку заехать, купить бинтов для перевязки. Сегодня придется самому, ну да как-нибудь Семен управится.
– Хорошо. Только… короче, всем будет лучше, если ты пасть на замке держать станешь. Ничего не видел. Не слышал. Не знаешь. Из города уезжал, а теперь вот вернулся. Понятно?
Серега вновь преобразился, став похожим на себя стрелявшего. И пистолет тут же уперся в шею.
– Девка твоя пусть тоже молчит. А лучше, если вообще
Не нужны.
– Смотри, раскроешь рот про этого, узнают и про Олега.
Это понятно. Но оставался один вопрос, который беспокоил Семена куда сильнее угроз.
– А Варенька? С нею что?
– Найду и разберусь.
А оказалось, в этом нет нужды. Случайный репортаж, знакомое лицо и вместо облегчения – убийца мертва – необъяснимая тоска.
Он не позволил снять платье, сказал:
– Ты в нем красивая, как будто из сказки. Ты любишь сказки?
Марина кивнула.
– Они все заканчиваются хорошо. Они жили долго и счастливо… на самом деле ложь, – ее похититель сидел на кровати и смотрел на Марину. Любовался. И в глазах его собственное отражение казалось прекрасным. Почти таким же прекрасным, как и в зеркале.
Что с ней происходит? Нужно бежать.
Нужно что-то сделать, но… она просто сидела. Слушала.
– На самом деле, когда заканчиваются приключения, героям быстро становится скучно.
Он симпатичный. И ласковый. И украл ее, потому что хотел спасти. Он сам рассказал Марине о том, что убил кого-то, чтобы ее спасти.
Это любовь? Если так, то он любит ее сильнее, чем кто бы то ни было прежде. И платье купил.
– Время идет. Привязанности слабеют. Гниют, как нитки на старой одежде, и вот уже она трещит по швам… главное, не пропустить момент, когда дыра появится.
– Чтобы зашить?
Собственный голос похож на шелест.
– Нет, милая, чтобы разорвать. Раз и навсегда. А когда умрет старое, появится новое. Например, ты. Навеки вместе? – спросил он. Когда успел оказаться здесь? Сидя на коленях, заглядывает в глаза. Протягивает коробочку алого бархата. Просит: – Открой.
Ткань сухая. Синтетически-жесткая. Колется. А замочек не поддается. Случайное прикосновение к его пальцам обжигает.
Нет! Не поддавайся.
Да. Ты же этого хотела. Чтобы любовь и до гроба. Чтобы кольцо полыхало холодной радугой в мягкой пасти шкатулки.
– Это тебе.
– Спасибо, – Марина надела кольцо и, преодолев отвращение, коснулась щеки похитителя. Какой же он горячий. Не заболел ли?
– Тебе ведь нравится, правда? Мне очень хотелось, чтобы оно тебе понравилось. Теперь мы вместе, да?
У него, все еще стоящего на коленях перед Мариной, глаза цвета мутного городского льда. И в них такая боль, которую описать невозможно. Сжимается сердце. Сжимается его рука на ее колене, сгребая хрупкую ткань в горсть.
Он… он хороший. Он не сделал ничего дурного. Он спас Марину от тех, других. А
– Совсем скоро мы уедем. Ты и я. Я и ты.
– Сегодня?
– Не знаю. Орел или решка? – Серебряная монета взлетела с его ладони и, упав, потерялась в складках Марининой юбки.
Все-таки он немного сумасшедший, если гадает, вместо того чтобы просто принять решение.
Бланш
Разговор, которого не было
Прижали нас возле Канзас-сити. Владелец ли кемпинга нас сдал или обслуга – не знаю. Знаю, что однажды вечером в дверь постучали и потребовали открыть.
Простите, мистер, мне тяжело говорить. И тяжело вспоминать.
Стрельба началась почти сразу. Я думаю, что они очень не хотели упускать нас и поэтому решили, что лучше мертвый, чем живой. Но Клайд каким-то чудом подогнал машину к станции, и у нас с Баком появился шанс выбраться.
– Беги! – крикнул Бак, выталкивая меня из дверей. Следом поверх головы загрохотали выстрелы. А потом и они смолкли: Бак побежал за мной.
Вдруг стало очень тихо.
Я слышала свои шаги и дыхание Бака. Я слышала щелчки затворов и шипение горячей гильзы, упавшей в лужу. Я слышала скрежет взводимого курка.
И выстрел.
Один-единственный выстрел, отобравший у меня последнее, ради чего оставалось жить. Бак упал. Я закричала и кинулась к нему. Мне было плевать, что я сама стала мишенью…
Я подняла его, потащила к машине, уговаривая, что уже недалеко, умоляя Господа дать еще немного времени.
Вышло. Мы дошли. Я втащила Бака в автомобиль, села рядом, обняла, прижимая его голову к груди, уверенная, что сейчас по машине откроют огонь, и снова угадала.
Стекло разлетелось вдребезги. Стало вдруг горячо, особенно справа. В глазах потемнело, а по лицу хлынула кровь. Но я не чувствовала боли, я просто испугалась, решив, что вытекают глаза.
– Мои глаза! – закричала я.
Никто меня не слышал.
Вот выстрелы прекратились, машина набрала разгон, и мы снова вырвались из ловушки.
О последующих днях я могу сказать одно: непрекращающаяся адская пытка. Я не могла спать – страх потерять Бака сковывал меня. Я не могла есть – пища была последним, о чем мне сейчас думалось, я просто давилась ею.
Растянувшаяся агония закончилась под Декстером.