Щелкни пальцем только раз
Шрифт:
— Ну что ж, — сказала Таппенс. — Следующим подозреваемым будет мисс Блай. Нелли Блай. Хотя одному небу известно, почему именно. Не могла же она подумать, будто я хочу украсть могильный камень.
— Тебе кажется, это могла быть она?
— Право, нет. Разумеется, ей это было по силам. Если она бы захотела последить за мной, посмотреть, чем я занимаюсь и оглушить меня, она бы добилась успеха. И, как и викарий, она была там… Она была в Саттон Чанселлоре, то и дело выскакивая из дома, чтобы сделать то одно, то другое. Она могла заметить меня на церковном кладбище, подойти — из любопытства — ко мне сзади на цыпочках, увидеть, что я разглядываю какую-то могилу, по какой-то
— Кто следующий, Таппенс? Миссис Кокерел — так, кажется, ее фамилия?
— Миссис Копли, — поправила его Таппенс. — Нет, это не могла быть миссис Копли.
— Ну, а почему ты так в этом уверена? Она живет в Саттон Чанселлоре, она могла увидеть, как ты вышла из дому, и последовать за тобой.
— Это-то да, но она слишком много болтает, — возразила Таппенс.
— Не понимаю, причем тут это?
— Послушал бы ты ее целый вечер, как я, ты бы понял, что любой, кто столько и непрерывно болтает, не может одновременно быть и человеком действия! Она бы не могла приблизиться ко мне, не болтая при этом во весь голос!
Томми задумался.
— Ну что ж, — согласился он. — О подобных вещах тебе лучше судить. Миссис Копли отбрасываем. Кто там еще?
— Амос Перри, — сказала Таппенс. — Тот, кто живет в Доме у канала. (Придется мне называть его Домом у канала, потому что у него еще столько странных названий. А первоначально его называли именно так). Муж дружелюбной ведьмы. В нем есть нечто странное. Он несколько простоват, и он крупный, сильный мужчина, он мог бы оглушить по голове кого угодно, причем иногда, я думаю, он был бы не прочь это сделать… хотя мне трудно себе представить, с чего бы ему вздумалось стукнуть по голове именно меня. Впрочем, его я больше подозреваю, чем мисс Блай. Та просто неугомонная, любит совать нос во все дела и командовать. Но она вовсе не из тех, кто решится на физическую расправу, разве что по какой-нибудь дикой эмоциональной причине. — Таппенс помолчала и добавила, поежившись:
— А ты знаешь, я испугалась Амоса Перри, когда впервые его увидела. On показывал мне свой сад. Я вдруг почувствовала, что я… ну что я не хотела бы оказаться его врагом… или повстречаться с ним ночью в темном переулке. Мне показалось, что, хоть он и не насильник, он может запросто им стать, если его поведет в этом направлении.
— Ну что ж, — сказал Томми. — Амос Перри. Номер один.
— И есть еще его жена, — неторопливо продолжала Таппенс. — Дружелюбная ведьма. Она была мила и понравилась мне… мне так не хотелось бы, чтобы это оказалась она… нет, я не думаю, что это была она, но она в чем-то, по-моему, замешана… В чем-то таком, что имеет отношение к тому дому. Вот тебе и еще один момент, видишь, Томми… Мы не знаем, что тут важно… Я начала гадать, а не вращается ли все вокруг того дома… Не является ли центральным моментом сам дом. Картина… Так картина ведь что-то да значит, правда же, Томми? Я думаю, непременно.
— Да, — согласился Томми. — Должна что-то значить.
— Я приехала сюда в поисках миссис Ланкастер, но никто здесь, похоже, о ней даже не слыхал. И я задумалась, а может, я не правильно все поняла, может, миссис Ланкастер грозит опасность (а я в этом до сих пор уверена), потому что эта картина принадлежит ей. В Саттон Чанселлоре она, скорее всего, никогда не была, но ей либо подарили картину с изображением какого-то здешнего дома, либо она его купила. А эта картина со смыслом: для кого-то она каким-то
— Миссис Какао, то бишь миссис Муди, заявила тете Аде, будто она узнала кого-то в «Солнечном кряже» — кого-то связанного с преступной деятельностью. Вероятно, эта преступная деятельность имеет какое-то отношение к этой картине и к дому у канала, а то и к ребенку, которого там, возможно, убили.
— Тетя Ада восхищалась картиной миссис Ланкастер — и миссис Ланкастер подарила ее ей… и, возможно, рассказывала об этой картине, как она ей досталась, или кто ей ее дал, или где находится этот дом…
— Миссис Муди убрали, потому что она определенно узнала кого-то, кто был связан с преступной деятельностью.
— Давай-ка еще раз вспомним твой разговор с доктором Марри, — попросила Таппенс. — Сообщив тебе о миссис Какао, он принялся рассказывать о некоторых типах убийц, приводя примеры из реальной жизни. Одна была хозяйка приюта для престарелых — я смутно помню, что читала об этом, хотя фамилию женщины не помню. Суть была в том, что они передавали ей оставшиеся у них деньги, и они жили там, пока не умирали; их хорошо кормили, за ними хорошо ухаживали, и им не приходилось тревожиться из-за денег. И они были очень счастливы — правда, умирали они обычно в пределах года, мирно отходили во сне. Наконец люди обратили на это внимание. Ее судили и признали виновной в убийстве… Но никаких угрызений совести она не испытывала, она доказывала, будто проявляла к старушкам милосердие.
— Да-да. Совершенно верно, — сказал Томми. — Я тоже не могу вспомнить ее фамилию.
— Неважно. А затем он привел еще один пример. Случай с женщиной — домработницей, кухаркой или экономкой. Нанималась, бывало, в услужение в разные семьи. Иногда, по-моему, ничего не происходило, а иногда имели место массовые отравления. Отравление после приема пищи. И у всех с вполне резонными симптомами. Некоторые люди выздоравливали.
— Она, бывало, готовила сандвичи, — подхватил Томми, — и отправляла их с людьми на пикники. Была очень славная и преданная, и у нее самой, если имело место массовое отравление, тоже обнаруживались некоторые симптомы. Вероятно, она преувеличивала их действие. После чего она уезжала и нанималась на новое место, совсем в другом конце Англии. Так продолжалось несколько лет.
— Да-да. Никто, по-моему, так и не смог уразуметь, почему она это делала. Была ли у нее склонность к этому — нечто вроде пагубной привычки? Или для нее это было развлечение? Никто так ничего и не узнал. Она, похоже, никогда не испытывала никакой личной злобы к людям, смерть которых она вызывала. Может, у нее просто был не в порядке чердак?
— Да, скорее всего, так оно и было, хотя, мне представляется, один из таких трюкачей-ловкачей, проделав огромную работу по психоанализу, обнаружил бы, что все дело в том, как одна семья, которую эта женщина знала много лет назад, относилась к канарейке и т. д. и т. п. А третья была еще страннее, — продолжал Томми. — Француженка. Женщина, которая страшно страдала из-за потери мужа и ребенка. У нее разбилось сердце, и она была ангелом милосердия.
— Совершенно верно, — сказала Таппенс. — Я помню.
Ее называли ангелом какой-то там деревни. Живона или что-то такое. Она ходила ко всем соседям и ухаживала за ними, когда те болели, особенно к детям. Она преданно их выхаживала, но рано или поздно, после небольшого улучшения, им становилось хуже, и они умирали. Она часами плакала, со слезами же отправлялась на похороны, и все говорили, что даже не знают, что бы они делали без этого ангела, который ходил за их любимцами не щадя себя.