Сделай погромче
Шрифт:
Однажды после дополнительных занятий по английскому, которые Гретхен как правило коротала за тем, что писала черными чернилами на руках и ногах названия своих любимых групп — ramones, the descendents, the clash, — она решила, что все ее достало и что пошла эта школа. Школа никому не нравилась — ладно, мне нравилась, но я бы ни за что никому в этом не признался, — но Гретхен она не нравилась особенно. Почему? Из-за внешнего вида самой Гретхен. Во всяком случае, она так говорила. Другие девчонки ее терпеть не могли, не только потому, что она была панком, но потому, что она была панком и одевалась так во многом из-за того, что ее мама умерла двумя годами раньше, а значит, все учителя вроде как оставили ее в покое и не трогали.
В католической школе это было ой как важно — то, как ты выглядишь. Когда Гретхен вбивала подошвы своих черных армейских
После уроков Гретхен встречалась у шкафчиков с нашей подругой Ким. Ким тоже была панком, маленькая, с длинными костлявыми руками и острым узким лицом, на шее и груди всегда пятьсот-шестьсот засосов, ярко-красные волосы, дюжина сережек в каждом ухе, а теперь вдобавок ко всему этому — умилительная болячка в углу губ, которую она с гордостью называла своим «герпчиком». Я обожал Ким, но боялся ее до одури. Она была чертовски привлекательна, но крыша у нее слегка съехала. Итак, натягивая свою джинсовую куртку, она повернулась к Гретхен и спросила: «Ну и че за хуйня у тебя происходит?» — так она обычно здоровалась.
— Достала меня эта школа, — объяснила Гретхен, и они направились к выходу. Гретхен всегда ходила с опущенной головой; Ким вечно подпрыгивала и насвистывала, и при каждом удобном случае выбивала книги у девчонок из рук. Скривившись, Гретхен уставилась на двух местных королев красоты, в идеальных, твою мать, высоко натянутых голубых гольфах и зеленых свитерах, завязанных вокруг талии, с ослепительными, как у актрис из сериалов, физиономиями. Девчонки красили губы, глядя в карманные зеркальца, и смеялись, указывая друг дружке на отражения Ким и Гретхен. Гретхен резко шагнула в их сторону. Они быстро обернулись, прячась за дверцами своих шкафчиков. Та, что была пониже, с волосами потемнее и свежевыщипанными бровями, по-мышиному пискнула. Ким показала им средний палец, а Гретхен испустила короткий смешок — Ха! — довольная тем, что она только что сделала. Это было в тот момент — в ту самую секунду, — когда она повернула налево к холлу D и нечаянно наткнулась на Стейси Бенсен.
Стейси Бенсен.
Стейси Бенсен, старшеклассница, сноб из школьного совета, блондинка, крашенная в еще более светлый тон, всегда в облегающем топе без лямок, красная помада толстым слоем с черным контуром, подчеркивающим податливые губы, которые невозможно было не заметить, из-за чего вам становилось ее жалко, как бывает жалко стриптизерш или девчонок, которые снимаются в порно, потому что они такие красивые, что никто, кроме красоты, в них ничего не видит, и эта начинает их разрушать, что ли; голубые тени и голубой перламутровый лак в тон, настолько всегда безупречный, что становилось ясно: Стейси Бенсен никогда в жизни не работала в супермаркете и вообще нигде не работала, ни единого дня; зеленая кофта, аккуратно завязанная вокруг шеи или талии, и заебись какие ути-пути-мути коричневые мокасинчики, изящно украшенные двумя блестящими медными монетами, которые сияли все же меньше, чем лицо Стейси, лицо, какое типа смотрит на вас по всей Америке с плакатов, рекламирующих косметику. Вдобавок гетры всевозможных расцветок. Вдобавок, как говорили, ее высказывания на занятиях по этике о том, что девушек, которые делают аборты, надо судить как детоубийц. Вдобавок ее склонность обращаться к другим школьницам не иначе как «девочки», например, «Девочки, нам нужна еще парочка добровольцев для участия в донорской кампании». Вдобавок, и уж это совсем никуда не годилось, — ее значки. Я учился с ней еще в средней школе, и уже тогда она носила эти самодельные значки, почти каждую неделю новый: Гордая принцесса. С Богом по жизни. Благоразумная и непорочная.Это была девочка, которая, казалось, говорила своим таким блин выразительным, хорошо поставленным голосом: Все вы тут хреновы недочеловеки.Это
В тот день у Стейси Бенсен был значок с надписью: Подхватите нас лучом, мистер Скотт, здесь внизу нет разумной жизни.Итак, там, в холле, в конце дня, под шум последних занятий — собираешься прогулять практику? И заедь за мной в семь, и он опять столько задал на дом— средь запаха лака для волос и гребаных духов, усиливающегося после уроков, Гретхен повернула и наткнулась на Стейси Бенсен, и Стейси Бенсен остановилась и посмотрела на Гретхен, и сказала: «Смотри куда прешь, жирная лесби».
Так, стоп.
Если бы вы знали Гретхен и могли типа прочитать ее мысли, вот что вам было бы уже известно:
Пяти лет от роду, Гретхен — балерина в этом чертовом классе. Ладно, Гретхен, пяти лет от роду, — чертовски нескладная. Она не могла сделать кувырок из-за своего веса, знаете, и остальные девочки обычно смеялись, и, в частности, была в этом классе такая маленькая злобная брюнеточка, которая однажды указала на Гретхен и сказала: «Она жирная», и когда пришло время показательного выступления, Гретхен велели просто пробежать по сцене, пока остальные девочки выполняли колесо и прыжки через голову и всякое такое дерьмо. Вместо этого Гретхен поколотила за кулисами одну из девочек, и в слезах была отправлена домой.
И:
На этот раз восьми лет от роду, Гретхен выбирает себе в магазине костюм для Хэллоуина, сряди рядов и рядов пластиковых масок, прикрепленных к пластиковым костюмам — Супермен и Бэтмен и Чудо-женщина, и сказочная принцесса, и Франкенштейн, и Дракула, и все остальное, — и ее мать говорит, что, возможно, Гретхен стоит предпочесть костюм Франкенштейна костюму принцессы, поскольку он все-таки немного свободнее.
Затем:
Гретхен уже старшеклассница, и кто-то пишет баллончиком ЖИРНАЯ ЖОПА на торце ее гаража, и Гретхен смотрит, как ее папа, мистер Д., пытается скрыть смущение, второпях замазывая надпись коричневой краской, цвет которой чуть светлее цвета гаража, и Гретхен, и я, и все остальные каждый день видят это пятно, когда она идет домой, до тех пор, пока она не переедет, и все знают, что пятно там, все еще там, и почему.
Так что:
Когда Стейси Бенсен сказала: «Смотри куда прешь, жирная лесби», Гретхен обернулась и схватила ее за гребаный золотистый конский хвост, и так дернула, что в руке у нее осталась прядь волос, вырванная из мягкой белой кожи, как волшебная золотая нить, которой было сшито желание какой-нибудь блин заколдованной принцессы, а потом Гретхен, держа Стейси Бенсен за ворот блузки, стала мутузить ее по лицу, одним звучным ударом сломав роскошный римский нос, из которого брызнула выразительная струя ярко-красной крови, после чего Гретхен проорала во всю мочь: «Отсоси-ка у меня, Барби!».
В одну секунду учительница физкультуры лесбиянка миссис Кроун в синем спортивном костюме обхватила Гретхен за талию, а пожилая школьная медсестра поспешила к Стейси Бенсен, и все девчонки, пораженные, застыли вокруг, раскрыв рты, и сильно бились их нежные чистые сердца. И вот, вот та часть, которую Гретхен в своих рассказах почти всегда опускала: несмотря на все драки, в которых она участвовала прежде, с грубыми торчащими девицами, когда жирная тушь исполосовывала их заостренные лица, на случайных подвальных вечеринках, или на задворках пустынных стоянок, пока их парни улюлюкали или хлопали, или смотрели испуганно; или с девочками из дорогих частных школ, мертвой хваткой вцепившись в их длинные, изящные шейки и носики, которые впоследствии нуждались в прикосновении дорогого пластического хирурга; или с той длинной, страшной девицей из волейбольной команды, свирепой, как мужик, у которой все руки были покрыты тоннами темных волос; несмотря на то, что она царапалась и материлась, и таскала за волосы, несмотря на то, что била и шипела, и кусалась, первый раз в своей жизни — самый первый раз — Гретхен чувствовала себя виноватой, и все-таки не понимала, почему. Но для меня теперь, когда я оборачиваюсь назад, это просто: как Гретхен не была виновата в том, что родилась толстой, так не было и вины Стейси Бенсен в том, что она родилась хорошенькой.