Седьмая невеста
Шрифт:
– Прошу тебя… – забормотал он, стесняясь смотреть на Конана. – Помоги… В последний раз… Ты сумеешь, я знаю… Эрликом заклинаю тебя, помоги…
– Тьфу… – с досадой передернул плечами варвар. – Да с чего ты взял, что я смогу найти убийцу?
– Тиш-ше… – в отчаянии зашипел сайгад. – Никто не должен знать об этом…
Лоб его взмок; он резко поднял полу куртки и вытерся, лихорадочно соображая при этом, как же можно уговорить киммерийца.
– У тебя все? – осведомился тем временем Конан, делая шаг к таверне.
– Нет! Послушай, Конан… Я… Я дам тебе денег… Много…
– Хей,
– Не уходи! – взмолился Кумбар. – Я обещал владыке, что приведу тебя. Я сказал ему, что только ты… Только ты можешь найти убийцу…
– Что?! Кром! Я воин! Воин, а не ищейка! И не сторож для девиц Илдиза!
В ярости глухо порыкивая, варвар решительно двинулся к дверям «Маленькой плутовки», что призывно скрипели от легкого сквознячка. Кумбар предпринял последнюю попытку.
– Значит, меня казнят вместо жирного ублюдка, – с тихой грустью произнес он, понурившись.
– Прах и пепел… Киммериец остановился.
– Ладно, – буркнул он после некоторой паузы, – я пойду с тобой во дворец. Но помни, сайгад – я ничего не обещаю тебе!
Да, Конан! – едва сдерживая ликование, быстро сказал Кумбар. Сердце его стучало как бешеное, удары его отдавались в виски, в затылок, в лоб… Он верил, он твердо верил, что киммерийцу удастся найти настоящего преступника, а это значило, что честь его останется в целости и сохранности. И только сейчас сайгад понял, что лукавил сам с собой: если убийца будет установлен, то кроме чести при старом солдате останется и все прочее, заслуженное во дворце Илдиза. Он ухмыльнулся, посмотрел в спину – опять в спину! – угрюмо шагавшего впереди варвара и легким шагом последовал за ним.
И еще… – вдруг обернулся к нему Конан. – Я не буду переодеваться в Озаренного! Ты понял?
Всю дорогу варвар упорно молчал, не оглядываясь на семенящего за ним сайгада и не обращая внимания на его тяжелые вздохи и стоны. Точка звезды лениво плыла впереди, словно указывая путь; черная прохладная высь, бес страстная как старый палач, взирала на трепещущую во сне землю сквозь призму невидимых сейчас облаков. Луна так и не показала свой бледный лик, и потому каждая ночь представлялась вечной.
В совершенной тишине ночного города спутники подошли к высоким воротам дворца. Великолепный императорский сад, воспетый в сотнях баллад, легенд и од, и во мраке поражал красотою: искусно освещенный фонарями, что мерно, с тихим скрипом покачивались на длинных шеях, он казался волшебным – так велики и гладки были плоды, так стройны стволы и так густы ветви. Все цвета и оттенки мира сложились здесь в один божественно прекрасный ковер, на который даже солнце смотрело с восхищением и завистью.
Пропустив вперед Кумбара, Конан прошел за ним через сад к ступеням белого с серебряными прожилками мрамора, ведущим во дворец. Ночные стражи, не смыкавшие суровых настороженных глаз, увидев сайгада, почтительно от ступили в стороны, освобождая проход.
Отворились тяжелые, в золотых завитушках двери, и Конан ступил в огромную пышную залу, во всех четырех углах которой в высоких изящных треногах горел огонь.
Он в два прыжка догнал Кумбара, достигшего
С неудовольствием отметил он и отсутствие стражи здесь: они миновали уже третий поворот, но так и не встретили ни одного охранника. Учитывая то, что во дворце произошло два убийства подряд – а это уже вряд ли можно назвать случайностью – подобная беспечность казалась по меньшей мере странной, и в этом Конан видел вину сайгада. Он распоряжался всеми службами во дворце, он ведал каждым шагом каждого слуги, начиная от личного виночерпия Илдиза и кончая последним поваренком, ему поверяли свои тайны, ему доносили чужие, а также сплетни и наветы, так что киммериец одарил профиль старого солдата презрительным взглядом и тут же резко остановился, ткнувшись грудью в его плечо.
– Вот! – объявил Кумбар торжественным шепотом. – Самая дальняя комната дворца. Я велел приготовить ее для тебя… Входи.
– Ты знал, что я соглашусь? – подозрительно спросил Конан.
– Верил… Надеялся… – Сайгад легонько подтолкнул варвара к двери, а сам, словно боясь, что Конан передумает, шагнул назад и быстро исчез за поворотом – только серебряный галун, коим обшита была его щегольская куртка, блеснул будто вспорхнувший светлячок в полумраке коридора.
Оглядев свое временное жилище, киммериец удовлетворенно хмыкнул. Широкое ложе в углу, покрытое толстым, в два его пальца жестким ковром – то, что надо, Конан терпеть не мог мягкие пуховые подушки, в которых утопает и расслабляется тело; тренога с неглубокой тарелкой, похожая на те, какие он видел внизу, только низкая – в ней потрескивал огонь, лениво пожирая мелкие угли; огромное кресло, точно под стать ему, а рядом приземистый столик с круглой крышкой – вот и все убранство комнаты.
По всей видимости, сайгад неплохо изучил привычки и пристрастия варвара: ни излишней пышности, ни излишней скромности, самое необходимое для жизни и удобства, а больше Конану ничего не нужно.
С особенной приязнью киммериец посмотрел на поверхность столика, уставленную бутылями разных видов и, наверняка, с разными сортами вин. На узком длинном блюде покоилась аккуратно нарезанная толстыми ломтями холодная свинина, издававшая чудесный нежный аромат; под золотой крышкой Конан нашел большой кусок свежего хлеба; довершала это великолепие драгоценная чаша на тонкой ножке, сделанная из серебра и украшенная самоцветами – предполагалось, что из этой чаши гость будет вкушать напитки.
Прикрыв за собой дверь, гость незамедлительно уселся в кресло, открыл три бутыли одну за другой и принялся с превеликим удовольствием вкушать напитки, жалея о том лишь, что у него не три глотки.
Розовое офирское оказалось превосходным – терпким, чуть сладковатым, но некрепким, и его киммериец оставил до утра. Красное бритунское понравилось ему более крепостью, нежели вкусом: слишком вязким было оно, склеивало губы, чего Конан не выносил. Попробовав третье вино, он решил остановиться сейчас на нем.