Седьмая принцесса (сборник)
Шрифт:
— Подай-ка мне имбирного лимонаду, — попросил Том.
Уна побежала за бутылкой, осторожно размотала проволоку, и пробка стрельнула в потолок, а за ней вылетела сигнальная ракета и рассыпала по земляному полу разноцветный дождь.
— Попробуй ещё раз, — посоветовал Том.
Уна принесла другую бутылку, пробка снова выскочила, но как только Уна собралась наливать лимонад, горлышко оказалось заткнуто новой пробкой. И так — всякий раз, когда она наклоняла бутылку!
— С третьей наверняка повезёт, — утешил девушку Том Кобл, и Уна поспешила за
Уна сказала:
— С вас три пенса.
У Тома, как всегда, ни гроша за душой не было. Взяв с пола щепотку опилок, он превратил их в монетки и отдал Уне. Она укоризненно покачала головой:
— Опять колдовские штучки! Ну когда ты научишься жить, как все люди?!
Монетку она бросила в кассовый ящик, а они принялись играть там в орлянку: так и крутились до полуночи, пока трактир не закрылся.
Уна прослужила в «Гирлянде» целых семь лет, но это отдельная и очень длинная история.
Все этич годы старуха Салли Дрейк — по-прежнему бойкая и проворная, даром что ей уже восемьдесят стукнуло, — непрерывно пилила Тома Кобла. Пора, мол, бросить ворожбу и работать по-людски.
На её ворчание Том неизменно отвечал:
— Успеется.
Однако вскоре Джеку Дрейку взбрело в голову жениться, и он уехал в Серрей. Повстречав Герцога в парке, Том предложил себя на место Дрейка.
Герцог жил на другом конце парка, в пяти милях от Югопута, и не слыхивал о деревенских чудесах. И уж, конечно, не подозревал, что рогатые кролики, крылатые олени и золотые башмаки сотворил Том Кобл. А между тем для башмаков к замку пристроили новое крыло, и оно было забито до отказу. Ничего не подозревающий Герцог назначил Тома старшим Лесничим, прибавив:
— Ты, вероятно, уже знаешь здешний лес.
— Как свои пять пальцев, — подтвердил Том Кобл.
Услышав о новой работе юного дядюшки, Салли Дрейк лишь фыркнула и покачала головой. У старухи на всё имелось свое мнение, но она держала его при себе. Какое, в конце концов, дело ей, Салли Дрейк, если на буках зреют виноградные гроздья, на ясенях растут гигантские примулы, а белки на королевском дубе судачат по-китайски. Пускай Герцог сам разбирается, а ей недосуг. Каждый день гуляки обсуждали в трактире новые чудеса, случившиеся в герцогском парке. Уна из-за стойки слышала всё от слова до слова и кипела от возмущения:
— Ну что за нелепый парень! — говорила она, перетирая оловянные кружки. — Всё не как у людей! — Вытертые Уной кружки превращались на полке в пузатых человечков. К счастью, они оставались полыми и по-прежнему годились для пива.
Как видите, Уна презирала Тома Кобла. Она сбежала из волшебной страны к людям и хотела жить по-людски, а Том так и норовил напомнить ей о колдовских повадках её милых родственничков. Том, в свою очередь, считал Уну чудачкой. Зачем лишать себя радостей жизни? Зачем готовить обед на плите, если есть скатерть-самобранка?
По всему по этому Уна, пока служила в «Гирлянде», Тома Кобла не жаловала. А он и не набивался в друзья. О чём говорить с такой занудой?
Конечно, Уна была вовсе не занудой, а просто хорошей, трудолюбивой девушкой. Она хотела приносить побольше пользы и с готовностью бралась за любое дело: жарила и парила, мела и убирала, пиво наливала, перины взбивала. Копала грядки, кормила цыплят, по понедельникам стирала, а по вторникам гладила. Наливала в лампы керосину, кормила сторожевого пса, стояла за Стойкой — всегда приветливая и свежая, как цветок. Трактирщица говорила, что не было б её служанке цены, кабы…
Короче, беда с этой Уной, да и только! Старается, старается, а вся работа насмарку.
Положит капусты в кастрюлю — щи варить, глядь — в кастрюле пыхтит каша! Вымоет поутру крыльцо, а завсегдатаи трактира к ступенькам приклеются, ногой шевельнуть не могут, покуда не пообещают хозяйке исполнить всё, что её душе угодно. Подметёт Уна комнаты, сотрёт пыль, а за веником и тряпкой остаётся россыпь серебряных монет. Примется пиво варить, оно в золотой сироп превратится. Испечёт пирог, а в нём дрозд свистит-заливается, и хорошо, если один! А кто вздумает спать на взбитой ею перине, непременно проснётся в аравийских песках.
Пойдёт картошку копать — принесёт шоколадного крема.
Пойдёт яйца из-под кур собирать — принесёт пасхальные, расписные, с подарком внутри.
Постирает простыни — они превратятся в полотняные салфетки, выгладит салфетки — они носовыми платками обернутся.
Нальёт в лампу керосину — она лунным светом засияет.
Накормит пса, а у него хвост драконий отрастёт. Откроет бутылку… Впрочем, вы уже знаете, как Уна открывает бутылки.
И на исходе семи лет Трактирщица не выдержала:
— Уна, иди-ка ты домой.
— Хозяйка, пожалуйста, не гоните меня! — Глаза Уны наполнились слезами.
— Семь лет истекли, и я беру другую служанку. Ты славная девочка, Уна, но колдовские привычки в Югопуте ни к чему. Из-за вас с Томом Коблом о нашей деревне дурная молва пошла по всей округе.
— Из-за меня и… Тома Кобла?! — обиженно воскликнула Уна. — Том мне не чета! Он же лентяй, каких мало! Ничего полезного в жизни не сделал. Да и колдовать толком не умеет, потому что мой отец дунул ему на прощание в левый глаз. Но, хозяйка, я-то стараюсь! Я так хочу приносить людям пользу!
— Вижу, что стараешься, — ответила Трактирщица. — Но у тебя все наперекосяк выходит, не лучше, чем колдовство у Тома Кобла. Вы с ним одного поля ягода. Нет, дорогуша, не могу я тебя больше держать. Зря я, видно, тебя украла. Прощай! Возьми что-нибудь на память — что в карман влезет.
— Тогда я забираю трактир «Гирлянда», — промолвила Уна. Хозяйка не успела и глазом моргнуть, как стойка и столы, кухня и спальни уменьшились, сжались и весь трактир поместился в кассовый ящик. Уна сунула его в карман клетчатого передника и направилась домой, и волшебную страну.