Седьмая принцесса (сборник)
Шрифт:
— Нянюшка, привет!!! Как я рад тебя видеть!
— И я тебя рада видеть, Лионелдушко, рада, что не забыл старую.
— Тебя разве забудешь! Да ты и не изменялась совсем. Сам-то он стал теперь пригожий, статный парень, но я говорю:
— Ты тоже ни капельки не изменился! — Он, конечно, и выше стал, и в плечах шире, но всё такой же весельчак, и глаза блестели так же ярко, как бывало в детстве. Он от моих слов развеселился не на шутку:
— Ой, Нянюшка, ой, уморила! Не изменился!!! Нет, шалишь! Изменился, да ещё как! Помнишь, как я сам себе голову морочил? Гонялся за наседкой и называл её золотым орлом? Ха-ха! Помнишь? Я-то думал, я обманываю тебя, а на самом деле только себя и дурачил.
— Зато был счастлив.
— Ещё как! Впрочем, я и теперь счастлив. Я теперь даже счастливей прежнего. Он взглянул — на меня, широко улыбнулся и радостно выпалил: — Я на прошлой неделе женился!!!
— Что ты говоришь!
— Да-да! И как ты думаешь, на ком? Ну же, Нянюшка, догадайся! Красивей девушки, во всей Италии не сыщешь!
— Неужели?
— Правда-правда! И знаешь что? Молодой граф теперь тоже женится. Раньше всё решиться не мог, а потом я женился на Аните, и он вдруг понял, что самую-то раскрасавицу из-под носа увели. Ну, он и взял вторую по красоте. Она, конечно, хороша, только жене моей и в подмётки не годится. Пойдём, я тебе Аниту покажу.
Шла я в сторожку вслед за Лиоиелло и всё думала, как же простушка, какой Анита в детстве была, смогла в красавицу вырасти? Тут и сама Анита на пороге показалась, подбежала к нам, улыбается: мне — радостно, а Лионелло — и того пуще.
Лицо девушки осветилось улыбкой, и не беда, что осталась она прежней курносой простушкой. Лионелло просиял и шепнул мне на ухо:
— Видишь, Нянюшка! Что я тебе говорил? Краше во всей Италии нет!
С этими словами Нянюшка закрепила нитку и оторвала хвостик.
— Ой, Нянюшка! — воскликнул Роли. — Неужели заштопала? Так быстро… Дыра же была такая огромная!
— Верно, мой милый. У некоторых на коленках такие дырки, что вовек не заштопаешь. Вот и приходится заплатки ставить.
ДВА БРАТА
— Ох-ох-онюшки, — вздохнула Старая Нянюшка, взглянув на корзинку нештопаных чулок. — А прежде-то, в Греции, ни девочки, ни мальчики чулок не носили. Знай их матери, от какой маеты их судьба избавила — порадовались бы…
— А что же ты им не сказала? — спросила Дорис. —..
— Да я, девонька, и сама не знала. Я тогда, помню, Талию нянчила. — Нянюшка произносила «Талия» в рифму с «Мария». — В те стародавние времена о чулках и не помышляли. У Талии была одна одёжка — маленькая белая туника, а руки, ноги и шейка оставались голыми. Ах да, еще было одеяние: поясок из зелёных листьев и венок из луговых цветов, она их сама на прогулке плела. Талия была единственной дочкой знатного афинянина, и было у неё два брата — на десять лет старше и тоже близнецы, вроде Ронни и Роли. Только разница у них с сестрой не то что у вас Талии десять лет было, а им по двадцать.
Звали братьев Саймон и Даймон, и в сестрёнке своей они души не чаяли, даже ревновали её друг к другу, хотя сами дружили водой не разольёшь. Сестрёнка между тем подросла, превратилась из младенца в хорошенькую девочку, и Саймон с Даймоном наперебой старались ей угодить, чтоб она полюбила одного брата крепче, чем другого. Только у Талии день надень не приходится: то она больше Саймона любит, и Даймон тогда ходит мрачный как туча; то она к Даймону льнёт, и тогда Саймон хмурится и брата сторонится.
Однажды Талия исчезла. Я зазевалась, а она выбралась из дворца и пропала. Сперва мы не тревожились, ведь она частенько убегала погулять. Но прошёл час, два, три. Мы кинулись на поиски, и вскоре стало ясно: нет её ни во дворце, ни поблизости. Отец разослал гонцов во все концы Афин. Простой люд любил Талию, всякий узнал бы её и защитил, ни один волос не упал бы тут с её головы. Но никто в Афинах её не видел. Тогда мы принялись искать её по лесам и лугам за пределами города. Наконец в горах повстречался нам старый пастух. Он нёс ягнёнка, отбившегося от отары. Спросили мы его о беглянке и услыхали в ответ:
— Видел-видел. Забрела ко мне с утра, с ягнятами поиграла. Уж не знаю, кто она такая, только ягнята её ничуть не боялись. А мне что? Пусть играет. Потом вдруг словно тень от крыльев над головой пронеслась. Испугался я, думал — орёл. Бросился отару сбивать. Но потом вижу: не орёл это, а сияющий бог с крылышками на ногах. И спустился он с неба вовсе не за ягнятами, а за девочкой, которую вы ищете.
Поняли мы, что нашу Талию похитил Гермес, из всех богов только у него, на ногах крылышки.
Даймон вскричал:
— Я найду сестру или погибну!
И Саймон ему вторит:
— Найду Талию или погибну!
— Вы ей братья? — спросил старик пастух.
— Да, — отвечают они хором.
— Тогда мне велено кое-что вам передать. Поднявшись в воздух до самых макушек деревьев, Гермес остановился и крикнул мне: «Когда братья придут её искать, скажи, что я верну её тому, кто пожертвует для неё самым дорогим. Пускай при тебе ответят, что готовы они отдать. Незримый для людских глаз, я буду рядом и услышу всё».
— О, Гермес! — воскликнул Даймон. — Где бы ты ни был, услышь меня! Верни сестру, и я отдам тебе свою силу, пусть бессильно падут мои руки и я не смогу снова коснуться её нежных щёк.
— О, Гермес! — воскликнул Саймон. — Я отдам не только силу, я отдам свой голос, пусть вовеки не произнесу я милое сердцу имя.
— О, Гермес! — перебил его брат. — Кроме силы и голоса я отдам своё зрение. Пусть мне вовек не коснуться, не позвать, не увидеть милой Талии.