Седьмая жертва
Шрифт:
Ира сварила кофе и, подав его в красивой изящной чашечке, уселась за стол напротив Насти, подперев рукой подбородок.
– Ну, теперь задавай свой страшный вопрос.
– Откуда ты так хорошо знаешь творчество Босха?
Ира оторопела. Она ожидала любого вопроса, только не этого.
– А при чем тут Босх?
– Ты сначала ответь, потом я тебе объясню.
– Ну… – Она замялась, но не от смущения, а от попытки сформулировать ответ как можно точнее и без лишних слов. – Я вообще люблю живопись, но традиционную: портреты, натюрморты. Всегда альбомы собирала, мне нравилось
Настя молча кивнула.
– Заговорили о живописи, – продолжала Ирина, – он надо мной посмеялся, но так необидно, по-дружески, сказал, что у меня вкус неразвитый, и стал про Босха рассказывать. Знаешь, он так интересно рассказывал, я прямо заслушалась! И показал мне два альбома, подробно все объяснял по каждой картине. А недавно подарил мне альбом Босха.
– В связи с чем?
– Ни с чем. Просто так, взял и подарил. А что в этом такого? Это же альбом живописи, а не бриллианты.
– И давно это случилось?
– Нет, где-то в середине октября.
– То есть после телемоста?
Ира задумалась. Да, кажется, это было после той передачи. Точно, это произошло на следующий день после истории с рынком. Котофеич зашел к ней днем, принес завернутый в подарочную упаковку альбом и сказал, что живопись – лучшее лекарство от стрессов.
– Да, – уверенно ответила она, – после телемоста.
– Теперь второй вопрос. Ты помнишь моего брата Сашу Каменского?
– Конечно, – удивилась Ира. – А какая связь между Босхом и твоим братом?
Я что-то не улавливаю.
– Погоди, Ириша, дай мне сначала задать все свои вопросы, потом я буду отвечать на твои. Ты много общаешься со своим соседом?
– Можно сказать, что много. Особенно в последнее время, после того как случилась эта история с телемостом. Он очень озаботился моей безопасностью и настаивал на том, чтобы я была осторожной и при любой возможности пользовалась его помощью.
Настя нахмурилась:
– Помощью какого рода?
– Например, не открывала дверь посторонним. Он хотел, чтобы каждый раз, когда в дверь звонит кто-то чужой, я предварительно звонила ему по телефону.
Ну и вообще… Настя, я не понимаю, что мы тут с тобой обсуждаем. Ты можешь говорить открытым текстом?
– Могу, только сначала еще один вопрос, последний. В разговорах с соседом никогда не всплывал намек на то, что он знаком с моим братом?
– Нет, – твердо ответила Ира. – Я бы обратила внимание. Это был последний вопрос, теперь объясняй, в чем дело.
Она очень старалась казаться спокойной и ничего не понимающей, но беспокойство, которое периодически грызло ее на протяжении последнего времени, становилось все сильнее. Вот теперь и Настя заговорила о Котофеиче.
Неужели подозрения ее не беспочвенны?
– Видишь ли, – неуверенно начала Настя, – мы с этим Шутником совсем запутались, и в голову стали лезть всякие бредовые идеи. Мне ни в коем случае не хотелось бы бросать тень на уважаемого человека, поэтому я просто поделюсь с тобой некоторыми своими соображениями. Не принимай их за окончательное
– Хорошо.
– Так вот, в результате долгих размышлений я пришла к выводу, что преступник должен быть знаком одновременно и с тобой, и с моим братом. Или с его женой. Поэтому я пытаюсь найти такого человека. Что ты вообще знаешь о своем соседе?
– Он пенсионер, – быстро начала Ира, – вдовец, жена умерла два года назад, у него есть сын…
И запнулась. Собственно говоря, на этом ее информация о соседе была исчерпана. Только сейчас она сообразила, что даже фамилии его не знает.
– А чем он занимался до того, как вышел на пенсию?
– Я не знаю. Он сам не рассказывал, а я не спрашивала. Настя, я… мне…
Ты не смейся надо мной, пожалуйста, я тебе кое-что расскажу.
– Да почему же я должна смеяться?
– Потому что ты уже смеялась, помнишь? Тогда, зимой, когда я вас всех переполошила насчет криков и крови. Вы все надо мной смеялись. Я давно хотела поговорить с Таней об этом, но мне казалось, что я полная дура и делаю из мухи слона. Но раз уж ты заговорила о Котофеиче, то я тоже скажу.
Она набралась храбрости и подробно рассказала обо всем, что ее тревожило.
О странных отлучках соседа и явном вранье насчет рыбалки и охоты. О постоянно запертых дверях. О том, что он частенько не открывает дверь, хотя находится у себя в квартире. О том, что, бывало, недвусмысленно выпроваживал ее, когда ему кто-то звонил по телефону. О его непонятном, но назойливом стремлении быть в курсе всего, что связано с расследованием преступлений Шутника, о том, как он ловит каждое слово, сказанное Татьяной или Стасовыми этой связи, и ничего не упускает и не забывает. О том, как часто употребляет он обращение «дорогая». И даже о том, как он дважды солгал, сказав, что видел ту телепередачу, хотя Ира точно помнила, что его в этот момент не было дома.
– Ты уверена, что его не было дома? – строго спросила Настя. – Ира, я прошу тебя, не спеши с голословными утверждениями, это очень важно.
– Я уверена, – нетерпеливо повторила Ирочка, – потому что я тогда так разнервничалась, что мне необходимо было с кем-то поговорить об этом. Стасов на работе, Таня на телевидении, ты тоже там, тебе не позвонить, вот я и кинулась к соседу, хоть какая-то живая душа. Я звонила и в дверь, и по телефону. Не было его дома, это точно.
– Но ведь ты сама сказала, что он иногда сидит дома, а дверь не открывает, – возразила Настя.
– Дверь не открывает, но к телефону всегда подходит. А в тот раз он и к телефону не подходил. И потом, я слышала, как он вернулся. Это всегда слышно, потому что его собака громко лает от радости, когда хозяин возвращается. Она его слышит, когда Котофеич еще только в подъезд входит, и начинает лаять. Потом лифт подъезжает, а потом уж дверь хлопает. Настя, ты думаешь, что Котофеич – это тот убийца? – напрямик спросила она. – Скажи мне честно, ведь ты так думаешь?
Ира сама не знала, какой ответ хотела бы услышать. С одной стороны, ей неприятно было думать, что она опять выглядит сверхподозрительной идиоткой, готовой в самых невинных поступках видеть проявления преступных намерений.