Седьмая жертва
Шрифт:
Чистяков не торопясь снял куртку, достал из кармана очки и, надев их, стал пристально разглядывать жену.
– Что ты на меня так смотришь? Мне это не идет? – тревожно спросила Настя.
– Идет. Сидит хорошо.
– Тогда в чем дело?
– Это я тебя хочу спросить, в чем дело. Когда ты в нормальном состоянии, тебя в ресторан никаким калачом не заманишь, а уж о том, чтобы заставить тебя прилично одеться, и речи быть не может. Я смотрю, ты даже глаза накрасила.
– И губы, – добавила Настя.
– Вот я и хочу знать, что происходит. У нас с тобой какая-то годовщина, о которой я благополучно забыл?
– Нет.
– У
Событие? Да, пожалуй. Разве изменение отношения к собственной жизни – это не событие? Происходит редко, да и то не с каждым. А тем более изменение отношения к собственной смерти. Но разве можно объяснить это Леше? Вообще-то можно, но нужно ли? Он испугается, начнет переживать, волноваться. С другой стороны, и не объяснять нельзя, если любишь человека, негоже держать его за болвана и играть втемную. Но, с третьей стороны, разговор этот серьезный и долгий, не затевать же его вот так, наспех, стоя на пороге.
– Да, Лешенька, произошло одно событие, о котором мне хотелось бы тебе рассказать. Но не в двух словах. Пойдем куда-нибудь, и за ужином я тебе все объясню.
Чистяков вздохнул и опустился в кресло, скрестив руки.
– Асенька, я ценю твой порыв к выходу в свет, но, честное слово, давай отложим до другого раза. Во-первых, у меня нет настроения. Во-вторых, я сегодня вечером жду звонков как минимум от трех человек, я с ними уже договорился и обещал, что буду дома. Это деловые звонки, и я не могу ими пренебречь.
Глаза у Насти потухли, плечи опустились. Конечно, это надо было предвидеть, разве Лешка обязан подстраиваться под ее непредсказуемые порывы?
Не только она устает на работе, другие люди тоже не баклуши бьют. Как жаль… Ну что ж, завтра тоже не поздно, Шутнику еще предстоит найти и убить свою шестую жертву. Если он не передумает, посмотрев сегодняшние выпуски новостей.
– Ладно, – вяло произнесла она, – не сегодня – так не сегодня. Пойду смою косметику.
Настя стянула с себя темно-зеленый шелковый костюм с длинной юбкой и ушла в ванную. Включив воду, она хотела только умыть лицо, но передумала и встала под душ. Она с остервенением терла лицо маленькой круглой губкой, смоченной специальным гелем, и думала о том, что, коль ей все-таки предстоит умереть, хоть скоро, хоть не скоро, как бы сделать так, чтобы как можно меньше переполошить родных и друзей.
Вот первый же вопрос: если она хочет изменить образ жизни в ближайшие несколько дней, можно ли это сделать, не ставя в известность Алексея о своих траурных планах? Ответ очевиден: нет, нельзя. Лешка не идиот и вообще человек дотошный, он никогда ничего не станет делать, не понимая, зачем это нужно. Придумать какое-нибудь правдоподобное вранье? Можно попытаться и скроить историю, но прилично ли обманывать мужа в таких серьезных вещах? И потом, Лешка все равно догадается, он проницательный и тонкий, он знает свою жену как облупленную, недаром же они вместе вот уже… Да, двадцать три года. За двадцать три года даже полный придурок изучит характер и привычки близкого человека, а уж Лешкато… Кругом одни вопросы, с ответами только туговато.
Сквозь шум льющейся воды она услышала, как зазвонил телефон. И буквально через полминуты – еще раз. Наверное, это те звонки, которых Чистяков ждал, подумала она. Обидно, знать бы, что позвонят прямо сейчас, можно было бы не раздеваться и не умываться и все-таки попытаться вытащить мужа
Вытеревшись насухо большим махровым полотенцем, Настя закуталась в теплый халат и вышла в комнату. Чистяков сидел в кресле перед включенным телевизором и слушал новости. Вернее, ей сначала так показалось. Потому что уже через секунду она поняла, что Лешка ничего не слышит. Он сидел с мертвенно-белым лицом и смотрел куда-то в угол.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила она. – Плохие новости?
Алексей вздрогнул, перевел глаза на нее и нажал на пульте кнопку, выключая телевизор.
– Ты могла бы мне сказать, – произнес он негромко.
– О чем?
– О выступлении по телевидению. Или ты считаешь нормальным, что я узнаю об этом от совершенно посторонних людей? Мне позвонили двое – двое! – и сказали, чтобы я срочно включил телевизор, потому что там говорят что-то про мою жену. Я включил и как раз успел послушать твое обращение. Но ты почему-то не сочла нужным поставить меня в известность.
– Леша, я…
– Что – Леша? – Он повысил голос. – Вся твоя служба проходила на моих глазах, ты работаешь в уголовном розыске больше десяти лет, и за все эти годы ты ни разу не обращалась по телевизору к преступнику, которого ищешь.
Какой вывод я должен сделать из этого?
– Лешенька, только не делай поспешных выводов, – как можно спокойнее сказала Настя. – Обращение по телевидению – это мое ноу-хау, попытка внедрения новых технологий в работу по поимке преступника, не более того.
Если ты хочешь сказать…
– Да, – загремел Чистяков, – именно это я и хочу сказать! Ты говоришь об убийце, который уже угробил пять человек и собирается порешить еще двоих, а после этого надеваешь нарядное платье, красишь глаза и просишь сводить тебя в ресторан. Я что, по-твоему, дегенерат безмозглый? Меня можно как слепоглухонемого барана на веревке водить? Я твой муж и имею право знать, что происходит.
Она присела на подлокотник кресла рядом с Алексеем в надежде на то, что он ее обнимет, как это бывало всегда, но Чистяков слегка отстранился.
– Ты так кричишь… – начала она.
– Извини, – буркнул он, понижая голос, – но согласись, ты это заслужила.
– Не перебивай меня. Ты так кричишь, что мне совершенно понятно: ты и без моих объяснений знаешь, что происходит. Лешенька, ты же умница, неужели ты не понимаешь, что мне трудно говорить об этом. Трудно, больно и страшно. Я не могу заставить себя произнести все нужные слова, потому что не хочу тебя пугать напрасно. Может быть, все обойдется, а ты испереживаешься и наживешь себе лишние седые волосы. Раз уж ты и без моих слов все понял, так не заставляй меня говорить об этом вслух.