Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения
Шрифт:
Вот только плохо, что придут солдаты и начнут задавать вопросы. Эти солдаты невероятно любопытны. Они станут повсюду совать свои носы, это так же точно, как то, что корова дает молоко. Они могут все испортить своими вопросами. И наверняка не смогут оценить получившийся омлет.
Не-а, все же лучше, если дом Латеи сгорит. Это, конечно, не вызовет сенсации и не принесет такого развлечения, как убийство, но зато и подозрений не будет. А без подозрений не будет солдатских вопросов. У людей вечно горят дома — особенно зимой. Полено, например, выкатится из камина, разбросав угли; искра выстрелит в занавеску; свеча выгорит и упадет.
Такое происходит постоянно. И ничуть это не подозрительно — пожар в разгар зимы. Со всем этим пусканием искр и огня, колдунья невольно навлекла на себя пожар. Удивительно еще, что дом не загорелся раньше. Старуха сама себе создавала угрозу.
Конечно, кто-нибудь может увидеть пламя, но будет уже слишком поздно. Огонь разгорится так, что из-за сильного жара никто не сумеет подойти к дому. А если сразу пожар не заметят, то и вообще ничего не останется. Кроме пепла…
Оба испустил горестный вдох. Жаль, конечно, что этот жуткий пожар, который обвинят в гибели Латеи, не даст насладиться сплетнями об убийстве, но тут уж ничего не поделаешь.
Оба много узнал о пожарах. У них сгорело несколько домов. И заживо сгорали звери. Это было раньше, когда они жили в других городах и еще не переехали в это место.
Оба любил наблюдать, как горят дома, любил слушать пронзительный визг животных. Звук раздуваемого ветром огня в горящем здании наполнял его ощущением власти. Ему нравилось, когда в полнейшей панике прибегали люди. Они всегда выглядели ничтожными рядом с тем, что создал он, Оба. Они боялись пожара. Иногда люди криками созывали всех тушить огонь: мужчины выплескивали ведра воды на пламя или сбивали его одеялами, но это никогда не могло остановить пожар, зажженный Обой. Ведь он не был неумехой. Он всегда все делал хорошо. И хорошо знал, что делает…
Закончив, наконец, очищать и доводить до блеска свой нож, Оба бросил окровавленное покрывало на пропитанные маслом щепки у перевернутого дверцами вниз шкафа.
То, что осталось от Латеи, было пригвождено к полу рядом со шкафом.
Колдунья, не мигая, смотрела в потолок.
Оба усмехнулся. Скоро здесь не останется потолка, в который можно смотреть. И глаз, чтобы видеть, тоже не останется. Ухмылка Обы стала шире.
И тут он заметил, как на полу возле Латеи что-то блестит. Он наклонился. Это была золотая монета. Оба никогда раньше не видел золотых марок. Она, должно быть, выпала из кармана Латеи, вместе с другими. Оба сунул золотую монету себе в карман, куда раньше положил остальные подобранные с пола монеты. А еще он нашел у старухи под тюфяком пухлый кошелек.
Латея сделала его богатым. Кто же знал, что колдуньи бывают такими состоятельными!.. Некоторые из этих монет были заработаны матерью Обы, а затем заплачены за ненавистное ему лечение. И вот теперь они вернулись назад. Справедливость все-таки торжествует…
Пора заканчивать с этим делом. Оба шагнул к камину. И застыл на полпути: снаружи от чьих-то шагов захрустел снег.
Шаги приближались. Кто-то явно направлялся к дому колдуньи.
Кто бы мог так поздно явиться к Латее? Это просто неприлично! Неужели они не могут подождать со своим лечением до утра? Неужели не могут дать отдохнуть бедной старой женщине? Некоторые люди думают только о себе.
Оба схватил кочергу, прислоненную к камину, быстро подцепил горящие дубовые поленья и выволок на облитый маслом пол. Масло, щепки, простыни и лоскутное покрывало тут же занялись пламенем. Огонь завыл, как голодный волк. Густой белый дым заклубился вокруг погребального костра Латеи.
Оба бросился к отверстию в стене, которое колдунья, словно специально для его удобства, проделала при помощи своей магии. Тогда она хотела его убить.
Она еще не знала, что он стал непобедимым.
Себастьян резко остановил Дженнсен, схватив ее за руку. Девушка повернулась и увидела его лицо в тусклом свете, льющемся из единственного окна. Сполохи этого оранжевого света, отражаясь, плясали в глазах Себастьяна. Разглядев выражение его лица, Дженнсен поняла, что следует молчать.
Себастьян бесшумно вытащил меч и неслышно прошел к двери. В этом скользящем натренированном движении сразу было видно профессионала, человека, привычного к подобным делам.
Он склонился к окну, стараясь заглянуть в него, но не ступить в глубокий снег под окном. Потом обернулся и прошептал:
— Пожар…
Дженнсен бросилась к нему:
— Скорее! Она могла заснуть.
Мы должны ее предупредить. Себастьян раздумывал всего мгновение, затем рванулся к двери. Дженнсен следовала за ним. Она не сразу разобралась в том, что увидела. В комнате плясали языки оранжевого пламени, которые отбрасывали чудовищные тени на стены. В зыбком свете все казалось нереальным, явившимся не из мира сего.
Потом она смогла кое-что разглядеть, и все стало более чем нереальным. Задыхаясь от дыма и запаха лампадного масла, она увидела растопыренные пальцы женской руки, торчавшей из-за лежащего на полу шкафа. Решив, что упавший шкаф придавил старуху-колдунью, Дженнсен бросилась на помощь.
Когда она обогнула шкаф, перед ней предстало то, что осталось от Латеи.
Дженнсен словно пригвоздили к полу. Она не могла пошевелиться, не могла даже отвести своих широко открытых глаз. Она почувствовала тошнотворную вонь, идущую от окровавленной плоти. Тогда Дженнсен наконец смогла открыть рот, но рванувшийся из ее души мучительный крик был едва слышен в шуме набиравшего силу рычащего пламени.
Себастьян быстро взглянул на то, от чего она не могла отвести глаз, но для него останки Латеи были всего лишь одной деталью из множества других. Дженнсен перевела взгляд на своего спутника и по его отточенно-выверенным движениям поняла, что он насмотрелся таких вещей, и его увиденная здесь картина задевает далеко не так, как ее.
Дженнсен.
Пальцы Дженнсен плотно сомкнулись на рукояти ножа. Она ощущала ладонью резной орнамент, завитки, выпуклости и впадинки, составлявшие букву «Р». Сдерживая подступившую рвоту, она выдернула лезвие из ножен.
Сдавайся.
— Они были здесь, — прошептала она. — Д’харианские солдаты были здесь.
В глазах Себастьяна она увидела удивление или замешательство, но не более того.
Он нахмурился, снова оглядевшись вокруг:
— Вы в этом уверены?
Дженнсен.
Она не обратила внимания на раздававшийся в ее голове голос мертвеца и мысленно вернулась к человеку, которого они встретили на дороге после первого посещения колдуньи. Он был крепким, светловолосым, миловидным, как большинство д’харианских солдат. В тот раз она не подумала, что перед нею солдат. Но разве он не мог быть солдатом?