Седьмой круг ада
Шрифт:
Хозяин этого кабинета полковник Татищев, не понравившийся Микки там, на корабле, и позже, в пути сюда, своей какой-то расплывчатостью и бесформенностью, здесь, в кабинете, словно бы стряхнул с себя сонную одурь, глаза приобрели твердость. Сам стал как бы выше и энергичнее.
– Садитесь! – Татищев указал не на стул возле стола, а на длинный мягкий диван у стены. Подождал, когда усядется Микки, и лишь затем присел сам. – Прошу без церемоний!
Коротко и благодарно взглянув на начальника контрразведки, Микки, возражая самому себе, подумал: «Нет, все же полковник относится
– Его превосходительство барон Врангель избрал вас для выполнения очень ответственной миссии. Я пообещал барону помочь вам, и таким образом эта миссия становится делом не только вашей, но и моей чести.
– Благодарю, господин полковник.
– Меня зовут Александр Августович, – мягко сказал Татищев, Микки с признательностью склонил голову.
Татищев доверительным тоном продолжал:
– Добраться до Петрограда мы вам, разумеется, поможем. Но этого мало. Там, в Петрограде, – враг. Для того чтобы жить среди врагов и выполнить столь важную миссию, нужны кое-какие навыки. Мои люди помогут вам и в этом. – Щуря зеленоватые глаза, полковник внимательно посмотрел на Микки. – Вы получите нужные адреса, вживетесь в разработанную для вас легенду…
– Легенду?!
– Ах, да! – Татищев дотронулся до высокого чистого лба, раскатисто засмеялся. – Вы ведь не знаете, что это такое…
Нерешительно, словно оправдываясь, Микки сказал:
– До недавнего времени я служил при генерале Ковалевском… – И замолчал, понимая, как глупо объяснять начальнику контрразведки то, что он прекрасно знает.
– Легенда в данном случае – ваша новая биография, – пояснил Татищев. – Петроград, я полагаю, вы знаете хорошо?
– Да, конечно. В Петрограде я с тех пор, как меня отдали в кадетский корпус. Потом военное училище… – Микки улыбнулся своим воспоминаниям.
– Вот это, пожалуй, придется вычеркнуть, – задумчиво сказал Татищев. – Лучше гимназия… какая-нибудь коммерческая школа… или уж университет… вечный студент. Да и происхождение ваше опустим до… ну, до пролетарского вряд ли получится, а вот до чиновничьего или там купеческого… Им это больше импонирует.
– Да-да, понимаю.
– Но это все с завтрашнего дня, – твердо сказал Татищев и решительно встал. – Мой адъютант передаст вас в надежные руки. Отдыхайте. С завтрашнего дня вы пройдете короткий курс той науки, которая сможет вам пригодиться. Тем временем подготовят документы. Надежные документы – три четверти успеха.
Микки ушел, покоренный учтивостью и дотошной предусмотрительностью полковника.
…Капитан Селезнев, к которому адъютант препроводил Микки Уварова, тут же отвел его в служебную гостиницу. Она находилась во флигеле, примыкавшем к зданию контрразведки, и состояла из одной-единственной комнаты.
Уже подводя гостя к двери флигеля, капитан Селезнев сказал:
– Извините, подпоручик, одиночества я вам обеспечить не могу. Здесь уже живет один человек.
– Ну что вы, право… – смущенно замахал рукой Микки.
– Гарантирую лишь, что это интересный собеседник, –
Представив Микки штабс-капитану Гордееву и условившись о завтрашней встрече, Селезнев удалился.
Штабс-капитан уже готовился ко сну. Лишь Микки, возбужденному недавним разговором с князем Татищевым о Петрограде, легенде, фальшивых документах – словом, обо всем, что больше напоминало начало какого-то таинственно-романтического, в духе Ника Картера или Ната Пинкертона, приключения, спать совсем не хотелось. Думая о своем, он рассеянно поглядывал на мелькавшего перед ним штабс-капитана, и ему показалось, что он уже где-то видел эти большие оттопыренные уши, холодный взгляд время от времени останавливающихся на нем серых глаз. Определенно, видел. Но где, когда? Гордеев сразу же узнал Микки и понял, что, тот мучительно пытается вспомнить его.
– Не ломайте голову, подпоручик, – сказал штабс-капитан. – Мы действительно знакомы. Точнее, мы встречались. Хотя нас никогда прежде не представляли друг другу.
– Вот и я подумал… – Микки даже посветлел от подсказки Гордеева. – Очень знакомое лицо. Но, право, не припомню…
– Толкались в одних коридорах, – ухмыльнулся Гордеев. – Вы ведь в приемной у Ковалевского находились? А я – этажом ниже.
– У Николая Григорьевича? Простите, у полковника Щукина?
– У него.
– Значит, мы сослуживцы! – совсем обрадовался Микки. – Или… как это… однополчане?
– Что-то вроде этого… – Гордеев лег в постель, закутался в одеяло.
– А я ведь покинул Владимира Зеноновича, – с легкой печалью в голосе сказал Микки. – Вернее, когда Владимир Зенонович оставлял армию, он предложил мне сопровождать его. Быть может, я так бы и поступил. Даже наверняка: я его очень уважал. Но накануне я узнал, что армию примет Петр Николаевич Врангель. А Петр Николаевич – это моя особая любовь… – вдохновенно рассказывал Микки. – Вы меня слушаете?
Гордеев шевельнулся. Однако глаз не открыл.
– То есть даже не Петр Николаевич, хотя… знаете, до начала смуты, нет, еще даже до начала войны я часто бывал в доме у Петра Николаевича. Его матушка баронесса Марья Дмитриевна всегда была так добра ко мне. Она ведь и крестила меня. Да-да, штабс-капитан!.. Она – моя крестная! Кто бы мог подумать тогда, что ей уготована такая участь!
Штабс-капитан открыл глаза, повел ими по потолку, стене и уставился на Микки. Подпоручик пояснил:
– Разве вы не знаете? Она не успела покинуть Петроград и до сего дня находится у большевиков.
– Пол-России находится у большевиков.
– Но баронесса! – возразил Микки. – Представляете, если бы они узнали об этом?
– И что было бы? – бесстрастным голосом спросил Гордеев.
– Господи-и!.. Да казнили бы! – удивляясь непонятливости штабс-капитана, взволнованно выпалил Микки. – Мать командующего Кавказской, а затем Добровольческой армией, одного из столпов белого движения! Непременно казнили бы. И не просто, а как-нибудь жестоко.
– Ей уж, поди, лет за семьдесят? – спросил штабс-капитан.