Седьмой круг ада
Шрифт:
Слащов знал, что накануне этого совещания Врангель встречался с главами союзнических миссий и что они поставили барона перед суровым выбором. Не принять их ультиматум было бы, конечно, самоубийством. У Слащова даже возникло сочувствие к Врангелю. Ведь не может главком сказать людям, которых посылает в бой: «Господа, нас принудили к бессмысленному и опасному шагу, возможно, ваши жизни будут отданы в угоду мировой политике»… Каково после этого произносить: «Я решил… я намерен… мой план сводится…» Честно ли это по отношению к ним, к солдатам и офицерам? Зачем актерствовать? Слащов почувствовал, как он устал от
План наступления, предложенный бароном, сводился к захвату юга Украины, Донбасса, районов Дона и Кубани. В исполнение намеченного корпус генерала Кутепова начинает прорыв на перекопском направлении. Одновременно с ним корпус Писарева выступает через Чонгар. Затем в бой втягивается, развивая успех, Донской корпус генерала Абрамова. Корпус Слащова предполагалось держать в резерве.
Все это было так пресно, так скучно, что Слащов, не скрывая усмешки, бросил реплику: хорошо бы сразу и с красными договориться – чтоб не мешали! Эта насмешка могла ему дорого обойтись. Врангель, побледнев, некоторое время молчал, молчали и остальные, понимая, что взрыв неизбежен. Однако барон после паузы тихо, тише обычного, всего лишь спросил:
– Что же вы предлагаете, Яков Александрович?
– Думать! – грубо ответил Слащов. – Думать не только за себя, но и за противника, который ждет нас именно на Перекопе и именно на Чонгаре!
– У вас есть предложения? – тихо спросил Врангель. – Или, может быть, у вас есть еще один перешеек?
– Предложения будут.
– Хорошо, – кивнул барон, – готов выслушать их в любое время. – И едва слышно добавил: – А пока, прошу вас, не мешайте вести совещание.
Эта непонятная кротость повергла Слащова в такое изумление, что до конца совещания он не проронил ни слова.
Вернувшись в Джанкой, он заперся в своем салон-вагоне, обложился картами, схемами, оперативными сводками, разведданными и упорно работал над своим планом операции, искал тот неожиданный вариант, который осветил бы новым смыслом, новыми перспективами все наступление в целом. Вот когда по-настоящему понадобились и знания, полученные в Академии Генштаба, и весь его огромный военный опыт!
Когда воспаленный мозг отказывался уже повиноваться, явилось озарение… Пусть и Кутепов, и Писарев, и Абрамов выполняют то, что предписывает им план главкома. Но вот его корпусу будет поставлена особая задача: решительное, дерзкое, масштабное действие, в результате которого уже от него, Слащова, будет зависеть успех или неудача и Кутепова, и Писарева, и Абрамова – всего наступления!..
Щелкнула дверь. Только теперь Слащов обнаружил, что в салоне непроглядная темень – квадрат незашторенного окна превратился из синего в черный.
– Ваше превосходительство, дозвольте? – тихо спросил денщик. И еще тише: – Аль спите?
– Нет, не сплю, – отозвался Слащов. – Что тебе, Пантелей?
– Негоже без свету сидеть… И ужин застыл.
– А кому говорилось, чтоб не беспокоил, пока не позову? – раздраженно спросил Слащов, заранее зная: этот разговор закончится отнюдь не в его пользу.
– Так ить я Нин Николавне побожился, – скромно вздохнул Пантелей. Можно было поручиться, что он усмехается в бородку-лопатку. – Обещал, что и ужинать будете в аккурат, и вобче… А если что, значица, не
– Вот я тебе отпишу когда-нибудь! – вяло пообещал Слащов. – Прикажу выпороть старого, что тогда?
– Оно, конешно, лишнее, да воля ваша… А все ж кара у Нин Николавны пострашней.
Этот разговор в разных вариациях повторялся уже не однажды, и Слащов подыграл старику – задал поджидаемый тем вопрос:
– Это что еще за кара?
– Так они мне что обещали? – откликнулся из темноты денщик. – Смотри, грит, как след, старый черт! А не усмотришь, как велено, за моим супругом и твоим генералом, я, грит, самолично тебе дырку меж глаз сотворю! – Пантелей, восхищенно причмокнув губами, добавил: – Они женщина строгая и на такую кару очень даже способные!
– Ладно, Пантелей, иди, – усмехнувшись, сказал Слащов. – Делай, что тебе велено твоей генеральшей…
Рано утром барон Врангель принимал у себя в кабинете викарного епископа Таврического Вениамина. Барон сам назначил аудиенцию на такую рань, как бы желая подчеркнуть, что не только преосвященному, но и ему, занятому делами земными, не до сна. Когда епископ вошел в кабинет, Врангель сразу заговорил о том, что давно волновало его:
– Владыка! На плечи всех нас легла такая ответственность, что потомки не простили бы нам даже самой малой бездеятельности. А между тем в армии наблюдаются усталость и неверие.
– Оно и понятно, – согласился епископ. – Люди устали от войны: только кровь, голод, холод, вши, тиф… Сколько можно! Человеку отпущен миг жизни на земле, и он хочет прожить этот миг по-человечески, а не по-скотски.
– Что же делать, владыка? В ближайшее время нам опять предстоят большие испытания. – Врангель взял епископа под руку, прошел вместе с ним по кабинету. – Вы правы: проходит жизнь, та самая, что у каждого одна-единственная… Как, каким образом можем мы поощрять воинов-героев? Учрежденными в Российской империи орденами?..
– Царские ордена лишь царь вправе давать, – возразил епископ.
– И я так думаю. Поэтому хотел посоветоваться. Мы ведь в надежде, вере, в уповании на чудо черпаем силы для борьбы за Русь святую. И я подумал: а не учредить ли нам новый орден – Святого Николая Чудотворца? Если вы, ваше преосвященство, готовы поддержать меня, попытайтесь подготовить статут будущего ордена.
Преосвященному идея понравилась. После ухода епископа Врангель взялся за текущие дела. Необходимо было набросать проект приказа о бережном отношении к пленным: откуда еще черпать резервы, когда начнутся бои? И ни в коем случае не казнить бывших офицеров, которые пошли в красные командиры, как это случалось у Деникина. Не ожесточать, а привлекать на свою сторону изменивших присяге…
Не успел барон продумать первые фразы, как адъютант доложил о прибытии генерала Слащова.
«Началось! – с раздражением подумал барон. – Ну что, что еще у него стряслось и заставило без вызова, без предупреждения сюда примчаться!..»
Слащов, невыспавшийся, возбужденный, заговорил с порога:
– Я – по важному делу! Велите принести кофе, ваше высокопревосходительство!
Залпом, в несколько глотков, выпив большую чашку крепкого и черного как деготь кофе, он подошел к карте, по-хозяйски уверенно раздвинул шторки и, нервно тыча указкой в карту, заговорил: