Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Меня тошнит, — сказал ал-Муктадир, — мне надо подышать свежим воздухом.
Али ибн Иса основательно продрог. День был холодный, с утра даже шел мокрый снег. По дороге он умудрился ступить в лужу и промочить ноги, обутые в сапоги из мягкой кожи. Вазир уже понял свою оплошность, он испытывал неловкость перед своей свитой. Надо же было явиться во дворец с такой помпой, чтобы попасть в неприемный день и выставить себя на посмешище. «И главное, ни один собачий сын не напомнил мне об этом, — с горечью подумал вазир и тут же решил, — всех уволю». Он хотел, было, уйти восвояси, но тут получил известие о том, что его примут.
Халиф, повелитель правоверных, дал вазиру аудиенцию в открытом зале. Он сидел на троне с непокрытой головой и чувствовал удовольствие от того, как воздух холодит его лицо в отличие от вазира, нахохлившегося от холода. Закончив свой доклад, Али ибн Иса поблагодарил халифа за то, что тот принял его в неприемный день.
— Ну что ты, Али, — ответил халиф, — дела государства превыше всего, к тому же мы знаем твои заслуги перед нами.
Вазир с завистью посмотрел на румяное лицо халифа.
«Что значит молодость, — подумал замерзший вазир, — даже бровью не поведет».
Вслух же он неожиданно сказал:
— О, эмир верующих, ты появляешься в такое холодное утро в таком просторном дворе без головного убора, хотя люди в подобных случаях сидят в закрытых помещениях, надевают верхнее платье и греются у огня. Я считаю, что ты неумерен в употреблении горячих напитков и еды, обильной специями.
Халиф был единственным человеком в отношении, которого Али ибн Иса сдерживал свою несдержанность. Грубость вазира стала нарицательной. «Такой-то невежлив, как Али ибн Иса», говорили близкие ко двору люди. Но не мог же он, в самом деле, сказать халифу, что тот злоупотребляет горячительными напитками.
Ал-Муктадир все принял за чистую монету.
— Нет, — сказал он, — клянусь Аллахом, я не делаю этого, не ем острой пищи. Мне добавляют только чуть-чуть мускуса в хушканандж. [116]
Вазиру ничего другого не оставалось, как продолжить разговор о специях.
— О, эмир верующих, — мрачно сказал он, — это удивительно, учитывая то, что я отпускаю каждый месяц из общей суммы кухонных расходов на покупку специй триста динаров.
Ал-Муктадир нахмурился. Наступило молчание. Все присутствующие почувствовали неловкость, какая бывает при уличении кого-либо во лжи или воровстве. И человеком, заставившим всех испытывать эту неловкость, оказался вазир.
116
Пресный хлеб с пряностями.
Али ибн Иса, счел за лучшее удалиться. Он повернулся и пошел прочь, не соблюдая этикета. Но как ни странно, именно эта бестактность была извинением, так как говорила о смятении вазира. Шагая к выходу, Али ибн Иса мучительно пытался вспомнить, зачем он явился во дворец, ведь он должен был сказать халифу что-то важное. Когда он был почти у дверей, Ал-Муктадир встал и велел ему вернуться.
Вазир вернулся. Халиф сел на свое место и, глядя себе под ноги, сказал:
— Я полагаю, что ты сейчас отправишься на кухню и выскажешь свое мнение управляющему, изложишь, что произошло между нами по поводу специй и отстранишь его от должности.
— Да будет так, о эмир верующих! — воскликнул Али ибн Иса.
Но халиф вдруг засмеялся и промолвил:
— Я предпочел бы, чтобы ты этого не делал. Может быть, эти динары уходят на нужды людей. Я не хочу отбирать их у них.
Сбитый с толку, Али ибн Иса машинально ответил:
— Слушаю и повинуюсь, — и добавил, — да благословит Аллах твою щедрость.
— Что-нибудь еще? — улыбаясь, спросил Ал-Муктадир. Он был доволен собой и уроком, который преподал вазиру. Заставил померзнуть в отместку за его несвоевременный визит и ловко дал понять старому скряге, что не намерен заниматься учетом мелких расходов.
Халиф вспомнил, что Али ибн Иса подсчитывает лебединый корм на прудах, и вновь засмеялся. Беспричинно для окружающих. Вазир счел это хорошим знаком, взбодрился и тут же вспомнил об истинной цели своего визита.
— О, эмир верующих, — без обиняков сказал он, — я давно приглядываюсь к Мунису, не назначить ли вам его главнокомандующим?
— Что, Муниса? — опешил халиф. — Почему, что за вздор!
Ал-Муктадир любил Муниса, но не любил и боялся ответственных решений. Тем более, что предложение вазира застало его врасплох.
— В Мунисе я вижу большие способности к военному делу, вот и вчера, я знаю, он отличился на ристалище.
— Да, вчера он был хорош, — с удовольствием подтвердил халиф. Испуг его прошел, и теперь он порадовался тому, что кто-то еще, кроме него, оценил достоинства фаворита.
— Я хочу сказать тебе, о, повелитель правоверных, что таких, нелепых на первый взгляд, решениях есть очень много рационального, но очевидным это становится впоследствии.
— Это хорошо ты сказал, — ответил Халиф, — но дело это государственной важности. Не стоит торопиться с принятием таких решений, стоит все как следует обдумать. Я соберу вас всех в приемный день… — Али ибн Иса потупил глаза… — И мы обсудим этот вопрос.
— Конечно, о эмир верующих, во всем твоя воля, торопиться не следует, но с другой стороны, в делах касающихся государственной безопасности промедление опасно.
— Я подумаю над твоими словами, — сказал халиф и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.
Мать халифа Ша'аб была когда-то греческой рабыней. То есть гречанкой она так и осталась, но теперь она была Госпожой. Сейчас она возлежала на подушках, а рабыня подрезала ей ногти на ногах. Только бывший раб может оценить блаженство, которое она испытывала, а нам, читатель, этого, увы, не дано. Картину эту лицезрел Мунис. Ему, как евнуху, вход на женскую половину был открыт и он совершенно спокойно мог лицезреть бесстыдно обнаженные ляжки старой ведьмы, как именовал ее про себя Мунис. Впрочем, надо быть справедливым, несмотря на возраст, а Госпоже было под тридцать, она еще обладала привлекательным телом, но конечно не в пресыщенных глазах евнуха, хотя красотой лица не отличалась. Госпожа иногда взвизгивала от щекотки, но не сердилась.
— Так что, Мунис? — наконец спросила она. — Говоришь, что все у него получается.
— Да, госпожа, все хорошо.
— А ты молодец, Мунис. Я думала, что только я могу делать мужчин мужами. Ведь у его отца тоже были проблемы с этим.
— У нас разные методы, госпожа.
— Хорошо, я не буду выпытывать у тебя подробности. Я в этом уже не нуждаюсь, слава Аллаху. Но я рада, что не ошиблась в тебе.
Мунис поклонился в знак благодарности. Он никогда не мог понять, почему именно Ша'аб было отдано предпочтение среди множества рабынь, которые были настоящими красавицами.