Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
– Просто капитан.
– Г-м, цельного капитана суют в штрафроту для присмотра за каким-то штрафником. Нерациональное распределение ресурсов. Расточительство.
– Ничуть. Ладно, раз пошёл такой разговор, Витя, а ты в каком звании?
– Старшина, Сёма, бывший старшина. Правда, не смотри на меня так.
– Кто ты, Вить? Нам не дожить до утра, хоть сейчас признайся!
Я схватил его за шею, прижал к себе и зашептал на ухо:
– Русский мужик, Сёма, в меру сил и возможностей, себя не жалея, старающийся помочь Родине и народу. Всё!
Я оттолкнул его. Увидев его лицо, улыбнулся:
– Всё, Семён, нет больше ничего. Не шпион я, не скрытый агент. Нет ничего. Я тот, кого ты видишь. Я - смертник, по недоразумению ещё живой. И приставлять ко мне кого-либо - приговорить ценного агента к смерти.
– Да, пошёл ты!
– Кот вскочил и побежал.
– Вино оставь!
Руины Столицы
(1942г.)
Гибель штрафной роты.
Мы замёрзли раньше, чем немцы решились на атаку. Перебрались все обратно в подвал, расширив лаз. Оставили только двоих в качестве боевого охранения. И два раза успели их сменить, прежде чем дозорные влетели в лаз:
– Ложись!
Обстрел. Дивизия тут же ввязалась в контрбатарейную дуэль. А мы сидели и тряслись. Надо это переждать, переждать - твердил я себе.
– К бою!
Надо же - кричал не я. Но, я не против. Я вообще сторонник самоуправления и самоорганизации, до определённого предела. Не до анархии.
Выбежали, побежали на позиции. Пулемётчики - первые. Бойцы помогали раненным.
– Идут!
Ага, я тоже увидел. Сколько же их! А бронетранспортёры за каким хреном на поле боя вытащили?
– Всем замаскироваться! Будем подпускать ближе! Федя! Наводи огонь!
– Уже!
– Без команды не стрелять! Брасень! Раздать все гранаты!
Недолгая суета на нашей позиции не осталась незамеченной. Пули зажужжали густо над головой, звонко били в кирпичи, глухо впивались в землю. Я достал зеркальце в кожаном футляре, наколол на штык-нож, выставил над собой, через него наблюдал за полем боя. Наша артиллерия била хорошо - метко, часто, хорошо прореживая цепи врага, сбивая его с темпа, замедляя.
"Путеец" уже захлёбывался. В зеркальце я видел только, как взрывы сотрясают дом, но кто бил его - не видел.
– Федя, ты видишь, кто убивает Путейца?
– Нет! Наверно, самоходка. А где она - не вижу!
Всё! Последний пулемёт замолчал. Я видел, как серые силуэты нырнули через баррикады в подъезд. Видел две вспышки и поднятую пыль. "Путеец" пал.
– Федя! "Путеец" пал! Закажи салют в их честь по их координатам!
– Понял!
Взрывы заплясали вокруг дома, в развалинах дома. Здесь противник залёг. Федя сразу же перенёс огонь в другое место. Правильно, сейчас не 45-й. Снаряды не эшелонами считают, и даже не боекомплектами, а поштучно.
Пятьдесят метров. 40. 30 метров.
– Приготовить гранаты!
– негромко сказал я, команда моя побежала по короткой цепи.
– Давай!
Я метнул две гранаты, встал на колени и стал расстреливать фрицев из пулемёта. Два удара опрокинули меня на спину. Опять! Опять я бронником схватил пулю! Пулемёт исковеркан другой пулей. Я взвёл последние две гранаты, бросил их в немцев, достал пистолет.
– Отходим к подвалу!
Самое оно! Врага мы уложили мордами в грязь, есть шанс отойти. Побежал. Рядом была позиция Вани-Казачка. Он там и лежал, закатив глаза, пуская розовые пузыри. Схватил его за руку, дёрнул, вскинул его на плечи, побежал по неглубокому окопу. Справа тарахтел ППШ Кота.
– Кот, отходим!
Я не добежал метров десять. Меня будто кувалдой ударили в руку и в бок и бревном сзади по ногам. Я бросил, падая, Ваню так далеко, как смог. Лишь бы ближе к подвалу. Перевернулся, глянул на ноги - прострелены оба бедра. Отбегался. Дышать тяжело.
Надо мной склонилось лицо Кота.
– Ваню спаси! Приказ!
– закричал я ему, плюя кровью в лицо, - в подвал! Феде! Огонь на себя! На себя!
Он схватил меня и попытался волочь. Наивный! Во мне почти сто кило -сам я немаленький, и мокрая зимняя одежда, бронник.
– Ваню тащи. Феде скажи - на себя! Приказываю!
Он не реагирует. Тогда я всунул большой палец левой руки в кольцо Ф-1, закреплённой на броннике. Он всё понял, бросил меня.
Я лежал в неглубокой воронке в траншее, прорытой ещё немцами. Не мог даже головы поднять. Мир для меня потухал. Одно желание осталось - рвануть себя вместе с врагами. Но врагов я так и не увидел. Земля начала качаться, надо мной выросло за долю секунды чёрное дерево, тут же рухнуло. Это же разрыв! Федя! Умничка, ты успел!
Судьба Голума.
(наше время)
Судилище и милосердие.
Меня кое-как поставили на ноги, следствие продолжалось. Там следствия-то. Основной герой - мой Кум - всё раскрыл по горячим следам. Дело оказалось резонансным. Он - молодец, герой, ему светило награждение и повышение. Один косяк был за ним - в одиночку решил брать рецидивиста, на счету которого уже было 2 трупа. А его (т.е. мои, по версии следствия) сообщники ещё и убили одного и ранили другого пэпээсника, что пытались задержать меня. Кума моего сплавили в командировку на Кавказ. А как вернётся - будет ему и повышение в звании, и новая должность.
А вот мне - ничего хорошего не светило. Я ушёл в "отрицалово" - отказывался вообще разговаривать с кем бы то ни было, не то что сотрудничать со следствием. У них и так всё сложиться, без моей помощи.
Единственный, кто пробил эту ледяную броню равнодушия - Полкан. Он вытащил меня на следственный эксперимент к тому самому коровнику. Я отказывался что-либо делать, изображал из себя статую Лермонтова. Он отослал всех прочь и когда остались одни, сказал:
– Рассказывай.
Я не пошевелился, никак не изменил положения тела, головы, бровью не повёл. Одними губами прошептал: