Сегодня - позавчера 2
Шрифт:
Мы с подполковником остались вдвоём.
– Что это они?
– Головы не забивай. Трофеи.
– А! Да, после спирта самый ценимый разменный предмет - немецкий пистолет. Как раз в тыл едем.
– Далеко?
– В Москву, - гоготнул Санёк, разливая коричневый ароматный напиток из бутылки без этикетки по маленьким мельхиоровым стопкам.
– Ставка в Москве?
– удивился я, - Как же так? Почти вся Москва под немцем?
– Это верхняя Москва. А подземная - наша. Там, в катакомбах, Ставка.
– Охереть!
– Давай, Витя, за Сталина. Так и не
Я выпил. Тост Степанова ничуть меня не покоробил, не показался он мне ни подхалимством, ни пропагандой. Теперь я и сам, провоевав полгода, готов был за Сталина глотки рвать и жизнь отдать. Вот так-то! Сюда бы всех либерастов и дерьмократов! И-ех! Или его с его "командой" туда! Торговцев органами бы быстро извели под корень.
Второй тост выпили стоя. И молча. Третий - за Победу. Только после я начал есть.
– Отличный коньяк!
– Кельш подогнал. Сказал от твоего крестника. Говорит, ты поймёшь.
Я чуть не упал, как только допёр до "крестника" - кавказца. Коньяк-то армянский.
Степанов с любопытством смотрел на меня. Сыщик, что с него взять?! Уже унюхал, всё просчитал.
В это время мимо погнали колонну военнопленных. Мы очень долго провожали её взглядами.
– Надеюсь, привыкнем, - вздохнул Санёк, - почаще бы наблюдать подобное.
– Не скоро, - ответил я набитым ртом.
– В смысле?
– Сегодняшнее отступление - инициатива на местах. Генералы Вермахта в растерянности. Их же не часто бьют. Почти никогда. Они оклемаются, огрызаться начнут. Гитлер истерику им закатит - вообще отступать перестанут. А там весна, распутица, война подзавянет. А летом - они долбанут.
– Думаешь? Но, мы-то уже не те!
– И они тоже. Разом везде буром переть уже не смогут. Где-то в одном направлении, но мощно.
– В каком?
– На севере им ловить нечего. Ну, возьмут они Ленинград и отрежут Мурманск. Нам будет сложнее, но не смертельно. А им что это даст? Ничего. Центр? Они рвались к Москве, к сердцу. Вот, взяли Москву. Почти. Нам это создало множество проблем. Но, не убило же! И они извлекут из этого урок. Юг. А вот тут всё очень интересно. Самая сильная наша группировка была на юге, до Киева. Теперь всё здесь. Юг оголён. А там и хлеб, и уголь, и металл, и нефть, и люди, в конце концов. Если они отрежут нас от кавказской нефти, что будет с нашей армией? Без топлива?
– М-да! Вить, тебе в генштабе работать надо.
– Там уже мест нет. А что, я согласен! Тепло, светло, не стреляют, кормёжка отличная. Одна беда - волосатой руки у меня нет. Все мои друзья и знакомые - потенциальные герои-смертники. А блат, Саша, он главнее Совнаркома!
Степанов смеялся до слёз.
– Да твоим знакомствам только позавидовать! Сам же в самое пекло лезешь!
– Это, да! Каюсь, контужен, на всю голову.
– А теперь, контуженный ты мой, послушай как на самом деле будет. Мы окружим здесь, в Подмосковье, лучшие подразделения врага. А как земля подсохнет, подоспеют резервы второй волны и мы погоним этих мародёров с нашей земли по всем фронтам.
Я смотрел на яростного Степанова, не
– Дай-то Бог, чтобы было по-твоему. Кому ж не хочется их выгнать с нашей земли?
Вернулся Прохор. Уставший, разочарованный. Покачал головой - никого живых не нашёл, полез в подвал. Что он там потерял? А, вон оно что - на улицу полетели вещмешки и телогрейки бойцов роты. Вот и мой мешок вылетел. Я подобрал его, вытряхнул полушубок, накинул на плечи.
– Странный он какой-то, - тихо сказал Степанов.
– Старовер. Сибиряк. Медбрат наш. Оружие в руки не берёт, мухи не обидит, но бесценный соратник. Если бы не он - вообще бы никто не выжил. Представляешь, его с голыми руками на пулемёты отправили. Хорошо успел перехватить. Вот раненных и таскает. Бывает, по двое за раз.
– А я его увидел, сразу представил с Дегтярём наперевес. Но, и раненных тоже кто-то должен спасать. Если бы не санитары - война бы уже кончилась. Один из госпиталя стоит троих домашних новобранцев, - рассказывал Степанов, задрав голову вверх. Там мелькали ласточками полдюжины самолётов. Тихо и красиво. Кто кого гоняет - непонятно. Вот один отвалил от общей схвалки и потянув за собой дымный след, планировал, крутясь через крыло, к земле.
– Никогда не хотел быть лётчиком?
– спросил он меня.
– Я - Медведь, - пожал я плечами, - Медведи не летают. Даже во сне.
Во сне они "косячат", теряют близких и знакомых и умирают.
Вернулась первая партия трофейщиков. Навалили в кучу немецких рюкзаков, портупей, сапог, даже пулемёт с лентой, два автомата с подсумками. Степанов рассмеялся, ткнул пальцем в Брасеня:
– Коронован?
Брасень стиснул зубы, прошипел:
– Это было давно и неправда.
– Не надо отрекаться от заслуженных регалий. Кого попало - не коронуют. Но, вот то, что назад пути тебе точно не будет - правда. Как называть тебя?
– Брасень.
– Не слышал. Не важно. Честно будешь воевать - честь тебе и почёт. Только с оружием в тыл хода нет.
Мои трофейщики растерялись, с сожалением смотрели на оружие.
– Брасень, продолжай выполнение поставленной задачи. Что-нибудь придумаем, - велел я, - А, кстати, ты помнишь, чем отличается мародёр от бойца Красной Армии?
– Боец Красной Армии трофеи оформляет документально!
– доложил Брасень, вытянувшись по-уставному.
– Не забудь об этом.
– Так точно.
Они ушли. Степанов проводил их глазами.
– Собрался с собой тащить?
– Саш, ты уверен, что нас в тылу обеспечат всем необходимым? Сколько заводов и запасов мы потеряли? А, перефразируя Ленина, снабжение красноармейца - дело рук самого красноармейца.
Степанов опять рассмеялся, разлил последнее. Подошёл Прохор, сел в сторонке, стал в блокноте вести перепись трофеев. Мы оба не сдержали улыбок.
– Вор безграмотен?
– спросил Степанов.
– Зато расторопен. Старшина роты готовый, - ответил я.