Сегодня - позавчера 3
Шрифт:
Тихо в лесу, только не спит...
Ночью, выбравшись из объятий Даши, я вышел во двор, сел на полено, закурил, глядя в черное небо. На запад. Мне казалось, что я вижу всполохи взрывов, слышу далёкую канонаду. Понимал умом, что это невозможно, что это мне чудиться, но казалось, что запад полыхал.
– Гроза там, - сказал, подошедший из темноты бесшумной походкой спецназовца, Громозека.
– Ещё какая!
– ответил я.
– Возвращаемся?
Я опять затянулся, помолчал. Потом выпустил дым, сказал:
–
Он сел рядом, я протянул ему кисет, он покачал головой.
– Если не мы, то кто?
– сказал он.
– Я знаю. Брат, всё, что ты скажешь - я знаю. И про долг, и что война придёт сюда, если мы её там не остановим, потому - не надо. Просто помолчи. Такая ночь! Пока не познаешь других ночей, бессонных ночей войны, не научишься ценить таких.
Он кивнул, стал сворачивать самокрутку. Я, затянувшись, сказал:
– Знаешь, у меня была хорошая жизнь. Семья, дом, работа, хобби. Но, мне казалось это таким скучным! Так меня всё это... Я, в тайне мечтал оказаться на месте деда и стрелять по танкам. А сейчас...
– Настрелялся, - кивнул Громозека.
– Повзрослел, - кивнул я.
– Вернулся бы в старую жизнь?
– Вернулся бы, - кивнул я.
Помолчал несколько минут, продолжил:
– Невозможно это. Не войти в одну реку второй раз. Я - другой, река - другая. Теперь моя жизнь - тут. А тут - война. Самая страшная из тех, что помнит человечество. И, может быть, не зря мы оказались тут, в это время и в этом месте. Чтобы стать героями. И может статься так, что если не справимся мы, то не сможет никто.
– Да, вот, не сказал бы, что ты от скромности умрёшь.
– Ты видел этих... других? Одни - не побеждать идут в бой, а умирать. Другие - готовы самое дорогое предать и продать, лишь бы не воевать. Мать готовы расстрелять, за немцев воевать, лишь бы не за правое дело. Да... А Сталин окажется виноват.
– А Сталин-то при чём?
– подпрыгнул Громозека.
– Доживёшь, увидишь. Из него прямо демона сделают.
Громозека вскочил, окурок полетел в темноту, стоит, пыхтит, кулаки сжимает.
– Кто?
– выдохнул он утробно. Как будто прямо сейчас пойдёт свинцовые примочки ставить.
– Много кто пожелает лягнуть мёртвого льва. Защищать только не найдётся желающих.
Я стал перечислять фамилии, Громозека притих и сел обратно, и схватился за голову. Громозека только с виду был тупым бойцом - это у него маскировка такая, на самом деле это был интеллектуал. Образованный, начитанный, с широким кругозором, прекрасно разбирающейся в окружающем мире. Другого ко мне бы не приставили. Кот был проще, но там я был в ином статусе, ставки были меньше. Тогда я был просто до фига знающим старшиной, а сейчас я - Кольцо Всевластия.
– Ладно, гнилая проституточная интеллигенция, но маршалы?
– Ты видел, как генералы просрали Красную Армию в 41-м? И не расстреливают их только потому, что других нет. И как народу объяснить, куда делось пятикратное превосходство над немцами в танках? Пятикратное - в самолётах? Десятикратное - в артиллерии? Куда делись миллионы тонн боезапаса, миллионы винтовок, сотни тысяч автоматов и пулемётов? Миллионы комплектов обмундирования? Миллионы мужиков, погубленных по-дурости? Почему уже в сентябре нечем было вооружать дивизии? Ещё в мае 41-го был двойной запас стволов всех калибров только
– Это не его обязанность была. Это, вот, он позже стал Верховным Главнокомандующим.
– Пох, понимаешь, что никого это не колышет?
– Расплата будет жестокой за такую несправедливость.
– И снова ты прав. Такого издевательства над истиной не стерпит не только мироздание, оно довольно инертно, но вот союзники наши все сразу отвернуться. Если мы предали своего Вождя, то что нам будет стоить предать Китай, Югославию, Болгарию? И они сразу после попрания Сталина станут играть в свою игру, больше не надеясь на нашу страну, сразу переставшую быть "Старшим Братом". А страна - рухнет. Компартия будет вне закона. А народное достояние широким потоком потечёт к нашим недругам.
– Ты доложил? Всё! Это! Вот!
– Конечно.
– И что?
– Не знаю. Мне забыли доложить, - усмехнулся я.
– Вот, зараза! И что делать?
– Исправлять мир к лучшему. Своими руками и по своему разумению.
– Ты точно доложил?
– Ты видел, как лейтенант пишет? На проштампленной бумаге, пронумерованной. Так и они писали. Кто читал - мне не ведомо. Я сделал, что должен был, а там - будет то, что должно быть. А у меня ещё есть дела поважнее, чем думать о ещё не случившемся.
– И что же?
– Там ещё сотни танков с крестами ездють. А должны они в наших полях кострами гореть.
– Вот! Точно! Тогда, вот, пошли спать.
Мы уже почти разошлись по своим углам, когда Громозека дернул меня за рукав:
– Мне было строго наказано не спрашивать тебя ни о чём. Вот. Ты сам рассказал. Так, вот, скажи уж - когда Победа?
– Праздновали 9 мая. Каждый год. Главный праздник. В 1945-м победим. За 27 миллионов убитых.
Громозека зажмурился, потом тряхнул головой, развернулся и понуро побрёл.
Даша не спала. Сидела у окна и плакала. Подслушивала?
Я обнял её.
– Я уезжаю. Завтра.
– Знаю.
– Можно мне будет вернуться?
– Нет. Наши пути больше не пересекутся.
– Я не хочу тебя терять.
– Это не в твоих силах.
– Я приеду после Победы.
– Ты не найдёшь тут никого. Но, сегодня я - твоя.
Исход из рая.
Провожать нас вывалили все. Несли подарки. Кто заготовил мясо медведя, кто - медвежий жир разлил по крынкам, несли пироги, сало, яблоки, курники, хлеб, варенья. Дед каким-то образом умудрился выделать медвежью шкуру, хотя я зуб даю, что невозможно за ночь это сделать. А ещё мешочек (точнее баул такой) с листами самосада.