Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Прикрываем огнём! — закричал я.
Замолотил пулемёт, прижимая немцев к земле, заставляя спрятаться за танк. Кадет ещё одной перебежкой перелетел в следующую воронку.
— Молодец, парень! Давай!
Я стрелял тоже. Не надеясь попасть, подавляя, как и пулемёт Степана. Только Мельник попадал. Вот один немец отвалился от танка, рухнув вбок, другой ткнулся головой в землю, завизжал третий, катаясь по земле.
— Давай, Миша, давай!
Танк повернул башню на Кадета. Нет, так не пойдёт!
— В меня стреляй, адское отродье! В меня! — Закричал я, вскакивая в окопе в полный рост, дал очередь до опустошения рожка по башне танка, кинул в него гранату-колотушку. Толку от неё не будет — даже не докинул, но привлёк к себе внимание. Башня танка и оружие пехоты повернулись ко мне.
— Опаньки!
Я рухнул на дно окопа. Сверху — взрыв, застучали пули, меня засыпало землёй.
— Медведь! Старшина! Витя! — звал меня голос Мельника.
— Сержант, — заорал я, хрипло — земля забила рот, — выполняйте поставленную задачу!
Сам раскопал их пилотки, раскрыл их, сунул в каждую по стеклянной ампуле с мутным напалмом, потом обе запихал в противогазный мешок Кадета, вытряхнув из него всё. Обвязал мешок проводом, чтобы ампулы не бились друг об друга.
— Кадет на месте! — крикнул Мельник.
Я привязал конец кабеля к противогазному мешку, отрезав лишнее. Кадет нетерпеливо дёргал шнур. Я дёрнул в ответ, выставил мешок наружу из окопа. Мешок пополз, влекомый кабелем.
— Мельник, следи!
— Старшина! Пушка молчит.
— Сам слышу. Не было бы этого геморроя, если бы она не молчала. Перезарядил автомат, распихал гранаты по подсумкам и карманам, побежал на четвереньках (иначе не получалось — ход так и не углубили) к огневой артиллеристов. Каждые несколько шагов я выглядывал из хода, стрелял в сторону немцев не прицельно, только чтобы отметить положение мешка с «коктейлем Молотова».
Пушка лежала на боку. Расчёт раскидан по всей огневой. Трое были живы. Двоих быстро перевязал, один — тот самый старшина, был просто без сознания. На нём лежал ещё один, с развороченной спиной — он и принял на себя все осколки снаряда. Спихнул погибшего, облил лицо старшины из его же фляги. Зашевелился. Уже лучше. Как там Кадет?
Отсюда было видно, как Мишка распластался на спине в воронке, споро перебирал руками, оглядываясь ежесекундно. Молодец, Мельник — создал вокруг Кадета «мёртвую зону».
— Давай, старшина, вставай! Долг Родине ещё не уплачен!
Командир расчёта только замычал в ответ, но протянутую флягу с коньяком принял, жадно отпил три глотка, вернул. Закопошился, осматривая орудие. Нашу суету враги заметили, пули стали щёлкать по бронещитку орудия. Вдвоём мы перевернули орудие на колеса, одно из которых тут и отвалилось. Пока подставляли «протез» из ящиков, Кадет сжёг танк. Умница! Герой! Танк полыхал, как пионерский костёр, три живых факела бегали подле, а Кадет, раненным зайцем прыгал из воронки в воронку, возвращаясь на свои позиции.
— Это он нас убил, — прохрипел старшина, — мы ему колёса отбили, в ленивец попали. А он нас тут же и накрыл.
— Мы ещё живы! Сколько снарядов?
Оказалось — два бронебойных и три — картечь.
— Лупи картечью!
Дробовик калибра 37-мм — это вам не хухры-мухры! Поднявшихся в атаку немцев сметало, как кегли при страйке. Они залегли. И хорошо — картечь кончилась. И мы залегли. Танков и броневиков (целых) перед нами не было. Я вспомнил слова особиста, поднялся над щитком пушки, бегло пересчитал. Девять. Одного не хватает.
По щитку щёлкнула пуля и с рёвом срикошетила вверх. Я спрятался.
— Девять. Не хило мы им дали!
— Что девять?
— Девять танков подбили. И это мы ещё не всерьёз воюем. Заманиваем их.
— Умираем только всерьёз.
— Ты это брось, старшина. Сейчас они нам новые мишени пригонят от моста, отстреляем с тобой снаряды и уходи. Ребят своих заберёшь и уйдёшь.
Старшина хмыкнул, пополз к своим раненным — один пришёл в себя.
Кадет влетел на огневую, так же как и я — на четвереньках.
— Молодец, Михаил! От лица командования объявляю тебе благодарность! Буду просить представить тебя к награде.
— Служу Трудовому Народу!
— Не ори. И объясни мне, какого лешего ты оставил позицию и припёрся сюда?
— Мельник приказал. Послал проверить почему орудие молчит.
— Танки ждём. Потому и не отсвечиваем. А ты нас демаскируешь, ходишь тут. Ладно. Иди, Мельнику передай, что у нас всё в порядке. Пусть они с Озеровым пехоту отсекают. У нас ещё два снаряда.
— А потом можно мне сюда вернуться?
— Можно Машку за ляжку и козу на возу. Разрешаю.
Кадет уполз в ход сообщения. Стрельба стихала.
— Что-то мне это не нравиться, — пробурчал я. Выглянул из-за пушки. Тут они, немцы, не отходят. Близко — метрах в трехстах залегли.
— Перегруппируются — опять полезут. Слышишь — рычат моторами.
— Что-то они слабовато. Я от них ждал большего.
— Всегда так. Самолетов сегодня нет. А то бы уже бомбили. Они как споткнуться — тут же самолёты налетают, — старшина лёг рядом, достал махорку.
— Как ребята?
— Один очнулся. Нога перебита — идти не сможет. Второй тяжелый. Ты их перевязал?
— Я.
— Хорошо перевязал. Жгуты бы не наложил — уже кровью бы истекли. Где научился?
— «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
— Стихи? Ты из студентов?
— Нет. Контуженный я. На всю голову.
Я тоже закурил. Приполз Кадет.
— Миша, наблюдай. Только не высовывайся. Ты свой лимит героизма на сегодня выбрал.