Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Зачем вызывали? — спросил наконец Школеров, все елозил и елозил в нетерпении, пока посты не проехали.
— Просили назвать фамилии наиболее отличившихся бойцов. Мельник, тебя ждёт награда за захват танка.
— Так это же ты захватил его!
— Нет, Мельник, ты. Меня не расстреляли — и то награда. Извинениями обошлось. Добыли чего?
— Патроны, гранаты, бутылки с зажигательной смесью, два ящика снарядов для сорокопяток и ящик — для зениток. Мешок трофейных винтовочных патронов.
— Что отдали?
Школеров притворно вздохнул:
— Все трофейные карабины, три автомата для интендантов и пять десятков винтовок наших, Мосинских. И ещё две машины хлама — ремни, кители, сапоги, ботинки, котелки, противогазы. Всё, кроме ботинок — трофейное. Сапоги немецкие ребятам раздали. Теперь даже батальон Свиридова в сапогах.
— В общем, всё барахло ты сбагрил.
— Не всё ещё. Ещё много лишнего — всю ночь возить. Расписок — полная планшетка. Одного боюсь — бросят всё это где-нибудь, а новые части вооружить нечем будет.
— От нас это уже не зависит. Что планируешь делать?
— Сейчас там должны ещё машины загрузить. Поеду сдавать и постараюсь ещё что-нибудь получить. Только теперь поеду на станцию. Там армейские склады, сейчас только узнал. Сегодня ночь будет последней для заготовки.
— Думаешь? Почему? Врят ли они нас за день отрежут.
— Отрезать — не отрежут, а простреливать будут уже прицельно. И где складировать всё? Всё не зароешь.
— Думаю, в лесопилке промежуточный склад нужно сделать. Лесом нас сложно обойти, а вот мы туда — отойдём. И лесами будем пробиваться, кто выживет.
— Точно. Твоего Тараса и озадачу — он у тебя самый оборотистый и основательный.
— Весь в меня!
Полустанок и посёлок были пусты. Все копали, под прикрытием темноты, основную линию обороны — в 150–200 м позади вырытой днём, уже демаскированной.
— Старшина! Оставь мне Мельникова. С этой дурмашиной он один управляется, а мне каждая погрузочная тонна — позарез. Утром отдам.
— А что мне за это будет?
— Бинокль. Трофейный, цейсовский. На, держи!
— Ты бы мне его и так отдал.
— Ты и Мельника бы так отдал. Ладно, поехали. Мельник, сдавай назад, к Тарасовой яме.
Откуда-то вылетел Кадет — прибежал на звук моторов, кинулся меня обнимать.
— Отставить, боец. Я тебе что, девушка, ты меня обнимаешь? Доложи по форме.
Доложил, что за время моего отсутствия происшествий не случилось, кроме атаки немцев, выбивших наши дозоры с берега.
— Человек пятьдесят наши положили. Пока они плыли на своих лодках, потом, пока на кручу берега лезли — гранатами их закидали. Снайпера удачно постреляли. Всех их пулемётчиков перебили.
— У немцев в отделении каждый солдат обязан владеть пулемётом. За пулемёт ставят лучших стрелков, но владеют все. Пулемётчики будут. Всё равно хорошо. Лучших выбили, завтра не так метко стрелять будут. А наши потери?
— Двоих убитых принесли. Сколько там оставили — не знаю. Шесть раненных отправили в школу, остальные, после перевязки, вернулись. Метрах в ста — ста пятидесяти закопались от немцев. Перестреливаются. Но, это уже смена. Наш взвод, третий, и рота этих, пехоты, из батальона Свиридова. У них в роте — меньше, чем у нас во взводе.
— Мы первые сутки воюем, а они? Сколько у нас будет к завтрашнему вечеру? Где комбат? Пойду, доложу о прибытии. Ты нам землянку приготовил?
— Ага. Степанов, правда, опять в наглую к нам заселился. Людей нагнал, расширили всё, амбразуры сделали. Говорит — энпэ его будет.
— Вот, паразит! Придётся новое укрытие делать. Метрах в двадцати от этого «НП», Миша, откопай щель, вот так расширь, чтобы сесть можно было, или лечь, ход сообщения с изломом пророй. Приду, шпал наносим, перекроем. Чую, засветит он наше убежище.
— Понял, пойду. Вещи пока в старой «берлоге» оставлю. Я тебе «доспех» поправил. Пушкари помогли — им не впервой бронещиты выправлять.
— Вот, спасибо, Миш. А, комдив тебя к награде представлять будет.
— За что? Я же ничего не сделал?
— Считай, авансом. Давай, давай! Шевелись! Ночь, хоть и длинная, но перед боем отдохнуть бы не помешало.
Комбата я нашёл на гребне высотки. Он сидел на штабеле шпал, смотрел в бинокль на прибрежную перестрелку. Доложил. Он кивнул, как будто ждал только такого исхода моей поездки.
— Смотри, Виктор Иванович, немец обычно ракетами всё засвечивает, даже когда боя нет. А сейчас — редко.
— Что бы мы не видели? Так и они ни черта не видят.
— Это мои «лешие» их надоумили, — сказал подошедший Степанов. С ним остальные ротные, — как взлетает ракета — снайпера скидывают в реку кого-нибудь с моста. Саперов своих жалеют наверное больше, чем десант на плацдарме. Ребята уже два раза, двумя и тремя тройками, к их окопам подползали. Команду «Атас!» они теперь крепко запомнят.
— Я видел. Потери есть?
— Один легко ранен. Перевяжется — вернётся в строй.
— Ты сильно не расслабляйся, они и сами могут нам «атас» устроить. Обойдут по берегу, вылезут где-нибудь.
— Боевое охранение расставлено. В три ночи — смена. В семь утра — ещё смена. Эти уже примут первый удар.
— Всё верно. План остаётся прежним, возвращайтесь в роты, усиливайте фортификационные работы. Людей не жалеть! Я понимаю, люди устали, но сейчас не тот случай, чтобы слабину проявлять. От этой ночи зависит наша судьба. Как проведём эту ночь — так и следующую встретим. Кто проявит недостаточно выдержки — не доживёт. Надеюсь, все это осознали? Свободны. Так, старшина, погодь. Ты, я видел, поспал там, на насыпи. С спросонья даже майору нагрубил. На тебе — проверка несения караульной службы. Найдёшь, кто спит в дозоре — расстреливай на месте. Ты сможешь, я знаю. Я не хочу, чтобы нас взяли врасплох, как ты этих, на лесопилке. Задача ясна? Копать ты всё одно не можешь. Как рука?