Сегодня – позавчера
Шрифт:
Мой знакомый был в Чечне. Водилой. Не воевал. По нему не стреляли даже ни разу. А на железную дорогу мы устраивались вместе. Чтобы на железку попасть — комиссию надо пройти, как в космос отбор. Как «чеченца» его погнали к психиатру. Он комиссию не прошёл — устроил скандал — его завалили. А скандалить он стал из-за вопроса психиатра: «Можете ли вы пожертвовать жизнью?» Он спросил: «Смотря за что. За близких, за Родину — запросто — я это и делал в Чечне». А в карточке ему записали: «Склонен к суициду». Не взяли на работу — потому что псих. Понятно — не патриот, а псих!
Хотя, я-то не такой, почему-то. Даже над изделиями нашего автопрома не смеялся никогда. А проработав на заводе (не автомобильном, другом) узнал изнанку производства, понял, почему у нас «десятку» 20 лет не ставили на конвейер, почему производили только дешёвки, «классику», а не автомобили.
Теперь осталось понять, как вместо интеллектуальной элиты у руля оказались отбросы человеческого вида? Я слишком со многими «директорами», «менеджерами», «начальниками» общался, и не только по работе, но и «неформально», «по-душам» — составили они о себе впечатление. Впечатление такое же, какое остаётся, когда наступишь в дерьмо. Даже отмоешь ботинок, а запах мерещиться, тьфу, гадость!
И за всю прошлую жизнь ни одного Степанова-старшего, никого, похожего на Ё-комбата. Куда они делись? Не вымерли же, как динозавры? Погибли все на войне? Да ну, на хрен! Всех не перебьёшь! В среднем звене управления подобных Степанову-младшему (заматереет, с отцом сравняется) — большинство, а вот выше поднимается только то, что никогда не тонет. Когда это наша страна стала той рекой, по поверхности которой плавали не величественные корабли, а только дерьмо? Даже полковник КГБ, ставший президентом, оказался им же, как оказалось. А народ так на него надеялся, чуть не молился! Видимо, не верили, что зараза эта проникла и в ФСБ-КГБ-НКВД. Везде она, гнилостная плесень, проникла.
Что-то я размечтался не в тему! С Божьей помощью я сейчас не в том проклятом мире, а здесь. И здесь всё конкретно — тут свои — там враг. Свои — надёжные, «реальные», «настоящие» пацаны. Враг? Настоящий враг, не срывающий личины, бьющий, получающий в ответ, держащий удар, честный враг. Я убиваю их — они меня. Это лучше, чем подленькое отравление, удавливание, извращение и зомбирование. Кто в моём времени враг? Кого бить? Кто убивает Россию? Не видать. Скрывают облик свой враги, «переводят стрелки» то на янкесов, то на жидов, то на наших же говнюков-предателей. Врага не видно, как — будто и нет его. Многие так и думают, а льющиеся на нас беды считают нашей же оплошностью. Всё плохо, потому, что это мы плохие. Так-то.
А! Хрен с ними со всеми! Я здесь и сейчас. Тут мои ребята, что в рот мне заглядывают, ждут чуда, там Ё-комбат, фундаментальный мужик, а там — ВРАГ! Всё просто. Пойду к комбату. «Перетрём» дела наши скорбные.
На рассвете меня растолкали. Оказалось, я уснул, сидя в окопе, уткнувшись каской в стену окопа. Блин! Лучше б лёг. И бронник снял. Всё тело затекло, болело. А, да, я же не собирался спать. Вот и трубка валяется — я присел покурить. Так и уснул.
— Едва нашли тебя, старшина. Семёнов с ребятами вернулись.
— Что-то я всё прозевал. Как сходили?
— Нормально. Все вернулись. Несколько танков дожгли. Немец на это сильно осерчал — минами долбил и долбил.
Это тоже была моя идея. Я постоянно помнил о прочитанном однажды опусе в Интернете о феноменальной эффективности работы гитлеровских ремонтников. И, хотя мы пока не видели ни одной попытки отремонтировать или утащить с поля боя танк, поделился своей озабоченностью с Шилом. Он собирался на «охоту» на вчерашнее поле боя, обещал «перевести» подбитые танки из категории ремонтнопригодных в утиль.
Небо было ясным, облачность была не сильной. Беда! Заметно похолодало. Меня со сна даже затрясло — продрог. Стал потягиваться, разминая затёкшие мышцы.
— Тихо-то как! — почему-то шёпотом, сказал боец, что меня разбудил.
— Это ненадолго, — ответил я ему.
Полустанок, высотка, поле, полотно и дорога выглядели безлюдными. Кого смогли — потемну отправили на восток. Остальные, скорее всего, — спали. И это правильно. Три бессонные ночи, двое суток боя, сотни тонн перелопаченной земли — пусть хоть чуть отдохнут. Пойду-ка я меры маскировки проверю, пока можно что исправить.
Наш батальон и один из батальонов дивизии — всё, что осталось здесь. Дивизия отошла ночью исполняя приказ на выравнивание линии фронта — севернее враг очень уж далеко продвинулся. А нас оставили прикрывать отход.
Обошёл, сделал несколько замечаний, сонные, уставшие бойцы безропотно стали поправлять. Обход закончился в «Тарасовой яме» завтраком. Оскальдович не уехал, остался, доброволец херов. Сейчас он кормил завтраком, по объёму превышающим суточную норму, всех желающих. А мне из термоска налил кофе. Я его душевно поблагодарил, похвалил.
— Не стоит. Вот если бы был настоящий кофе, тогда бы…! А это — немецкая подделка.
— Был бы у бабки жезл, была бы она дедкой. Я и не заметил разницы, думал — настоящий кофе.
— Настоящего, сразу видно, не пробовал.
— Вполне возможно. Ты мне лучше скажи — ты на хрена остался, доброволец хренов?
— Это как это? Кормить вас остался, воевать.
— А то мы без тебя не поедим и не повоюем! Сказано тебе было отходить!
— Обижаешь ты меня, Виктор Иваныч! Что я, хуже других? А-а! — он махнул рукой отошёл. Правда, обиделся, ты глянь-ка!
Я допил кофе, собрался, распихал сухпай по переферийным карманам, подошёл впритык к повару, громко зашептал ему на ухо:
— Слушай мой приказ, Оскальдович! И если меня хоть чуть уважаешь — исполни! Как тут закончишь — сразу уходи на лесопилку. Там Кадет за старшего, помоги ему. Мы туда после боя отойдём, но будем уже в окружении. Будем по тылам врага прорываться, твои способности нам очень пригодятся. Поэтому, тут мы и без тебя управимся, а вот там без повара нам трендец! Надеюсь, ты меня правильно поймёшь! По лесам натощак много не прошагаешь.