Сегодня я Лола
Шрифт:
В попытках изобразить то прекрасное, что я видела, я малевала на всех чистых листках, которые попадались мне дома, карандашами, акварелью, гуашью, мелками – всем, что могла позволить купить моя бабушка. Один раз, когда у меня кончились краски, она слазала на чердак и достала оттуда деревянную коробку, закрывающуюся на тонкий резной крючок. В этой коробке хранились мамины рисовальные принадлежности. Несмотря на время, они сохранили свои функции и я продержалась без покупки новых до первого сентября.
Закат, поразивший тогда мое воображение, я помнила до сих пор. Иногда от воспоминаний мне щемило сердце – так я хотела вернуться в детство. Хотя его и нельзя было назвать
Мы не знали, в чем мы виноваты, но она говорила, что мы испортили ей жизнь. Она кричала об этом, выходя во двор и на улицу. Все соседи слышали ее пьяный ор, но никто ничего не делал. После этих истерик она засыпала, а на утро ни перед кем не извинялась и не просила прощения. Она не чувствовала себя виноватой даже передо мной. Напротив, она говорила, что это я порчу ей жизнь, связываю руки своим присутствием.
Когда я подросла, мама вышла замуж второй раз и родила от нового мужа двоих детей. Я отошла на задний план. Теперь я в основном общалась с бабушками, изредка с папой, который приезжал навестить меня в День рождения или на Новый год.
Спустя еще некоторое время мое детство перестало быть детством. Баба Тоня слегла и через два месяца умерла. Баба Галя заболела и жила у себя, приходя к нам лишь тогда, когда позволяло самочувствие. Мать стала пить еще сильнее, мой отчим пил вместе с ней. Теперь их уже никто не останавливал и не ограничивал. Я готовила еду из того, что было в доме, следила за маленькими сестренкой и братишкой.
Хуже стало, когда отчим начал избивать мать. Те кошмарные, глухие удары по телу и мамин стон я до сих пор иногда слышу во сне. Мне было страшно не за себя, а за маленьких. Ведь у меня за спиной уже было детство и любовь, пусть не от мамы, а от заботливых и добрых бабушек, малыши же не видели ничего кроме пьяных скандалов и драк.
Пьянки и побои стали повторяться каждый день, доставалось уже не только матери, но и моим младшим. Меня не трогали – боялись отца. К этому времени я уже не водила детей в детский сад, потому что у нас не было денег даже на еду. Нами заинтересовались службы опеки.
В холодный ноябрьский день, когда на улице шел снег с дождем и у нас дома стоял сырой холод из-за того что никто не топил печку, моих братишку и сестренку увезли на серой машине в детский дом, а меня забрал отец.
Матери было все равно. Она стояла у калитки и курила. На лице была злость, вперемешку с безразличием, а может с бессилием. Она даже не говорила, что она нас заберет, изменится и все будет по-другому. Попрощавшись с нами молча, абсолютно хладнокровно, без слез или даже капли сожаления, она сделала последнюю затяжку, выбросила сигарету, и войдя во двор, закрыла за собой калитку.
Спустя некоторое время она умерла.
Тогда, в четырнадцать лет, мое детство закончилось окончательно. Хотя папа старался и давал мне все, что было нужно, мне было тяжело и горько от того, как сложилась наша жизнь. У моих одноклассниц были заботливые родители. Даже если кого-то мама воспитывала одна, они не видели тех страшных вещей, которые видела я. Мне было тяжело смириться с тем, что я вижу своих младшеньких только в детдоме. Еще сильнее разрывало душу, когда братик плача просил меня забрать их с собой, а я не могла. Папа не хотел привечать их у себя.
Теперь, когда мы повзрослели, наше общение сократилось до стандартных звонков по праздникам. Мы никогда не обращались друг к другу за помощью и уж тем более не делились тем, что происходило у нас в жизни. После стольких лет порознь никто не имел большого желания выстраивать тесные родственные отношения.
Мне кажется, так произошло из-за того, что когда мы были все вместе, нам было больно. Мы не умели общаться в нормальной атмосфере, в той жизни, которой живут «обычные» люди, у которых непьющие родители и никто не бьет их мать. Мы ассоциировались друг у друга с плохим прошлым, хотя со временем многое и забылось. Сейчас я понимаю, что период, когда мы уже остались без присмотра бабушек я абсолютно не помню. Он будто стерт из моей памяти.
Зато у меня сохранились приятные моменты, как например тот закат или коробка с карандашами, или детские книжки, тоже с чердака. Они пахли старой бумагой и пылью и это было прекрасно. Еще я люблю вспоминать вкус прабабушкиных пирожков и запах дыма, когда она топила печку в первые дни осени. Я до сих пор помню огромного паука в кустах крыжовника, который напугал меня до смерти и кота Ваську, гревшего меня и бабушку, когда мы, лежа рядом, смотрели вечерние новости.
Я никогда не забуду как в новогоднюю ночь, когда мы с бабушкой Тоней остались вдвоем, я выглянула в окно и поразилась тому, как снег искрился от яркого света серебристой луны. Этот блеск тогда показался мне ярче, чем сверкание бриллиантов. Ту волшебную ночь я тоже изобразила на холсте.
Картины стали моим своеобразным дневником памяти. Я старалась передать на них только хорошее, только то, что вызывало во мне самые теплые детские эмоции. Восторг от красоты природы – закатов, рассветов, полнолуний. Радость от ведерка малины, которое мне привозил папа. Настроение, когда в конце лета ты начинаешь ощущать легкий аромат приближающейся осени. Умиротворение от снегопадов и метелей, за которыми я наблюдала из окна комнаты, согретой огнем старой печи.
Все это я кропотливо вырисовывала днями напролет и даже по ночам. Я не помню, чтобы мне хотелось спать. Приятные эмоции от того, что я изображала, давали силы продолжать работу. Я погружалась в какое-то красивое детство, как будто бы даже не мое.
Я писала эти картины, что бы те, кто их видят, могли бы тоже погрузиться в приятные воспоминания, поностальгировать о беззаботном времени детства. Глядя на мои работы, ощутить вкус сочных ягод, только что сорванных с куста и еще теплых от солнечных лучей или прикосновение снежинок во время первого снегопада.
Я исполняла свою мечту. Это и было моим планом. Тогда, после похорон, я решила во что бы то ни стало осуществить свое давнее намерение стать художницей. С того дня я трудилась над холстами не покладая рук. Я не разговаривала по телефону, не смотрела телевизор, не читала новости. Каждое утро начиналось теперь очень рано с прогулки по городу. Я впитывала запах еще пустых улиц, мокрого асфальта, свежего воздуха. Наблюдала за людьми, чей день только начинается, смотрела на их лица и настроение и шла домой творить.