Секира и меч
Шрифт:
Паломникам пришелся по сердцу такой его ответ. И они опять звали Глеба присоединиться к ним. Говорили, чтобы он отдал своим друзьям меч и коня, чтобы променял на старую хламиду свою красивую одежду и пошел бы пешком, испрашивая подаяния, размышляя о месте своем под Богом, угнетая постами, лишениями, а то и веригами собственное грешное тело…
Однако не в силах был воин отказаться от меча, доспехов и коня, как молодость не в силах была отказаться от красивых одежд.
Поблагодарив паломников за наставления, Глеб сказал им на прощание:
— Пусть прорастают те семена, о которых вы говорили. Посмотрим, что из этого выйдет. Сегодня мы встретились случайно, — быть может, потому, что идем одной дорогой. И я не могу поручиться, что однажды сам не начну разыскивать вас.
На этом они и расстались. Глеб и побратимы сели в седла и пустили коней по дороге на юго-запад. А паломники смотрели им вслед.
Глеб сказал Волку:
— Напрасно ты обидел этих людей.
Волк огрызнулся:
— Не люблю смиренных. Не люблю тех, у кого голос тих.
— Наверное, потому что сам не такой, как они. Но ведь люди могут быть разные. Не следует ко всем относиться одинаково.
Волк сказал:
— Человек, как и волк, должен уметь постоять за себя…
— А ты всегда умеешь постоять за себя?
Волк кивнул:
— Был ли бы я в ладах со своим сердцем, если б однажды не стал волком?..
Удивительно, у этого человека были очень белые, большие и острые зубы. И глаза у него были поистине волчьи.
Глава 4
Глеб и побратимы забирали все к югу и к югу, оставляя волынские земли, в коих был мор, по правую руку, а престольный Киев-град, в коем черниговский князь мог их еще поймать, ибо имел там немало своих людей, — по левую.
Любопытно было побратимам видеть новые земли.
Волк говорил:
— Только дорога приносит покой моей душе.
Мария хорошо переносила дорогу. Она уже достаточно окрепла и не была столь худа, как в тот день, когда ее подобрали. И не была столь печальна. Это известная истина: дети скоро забывают печаль.
Мария, сидя на коне впереди Глеба, совсем освоилась со своим новым положением. Седло Глеба — теперь был ее дом. Мария без умолку, как птичка, щебетала. То она выспрашивала у Щелкуна про повадки зверей, то с Волком говорила о его далекой северной родине. Когда Глеб иной раз умерял ее любопытство, девочка недовольно фыркала, на некоторое время замолкала, потом не выдерживала и снова начинала щебетать. Кое-что рассказывала о себе.
Глеб как-то спросил ее:
— Часто ли видятся тебе сны, какие можно было бы назвать вещими?
Мария без раздумий ответила:
— Это вовсе не сны. Я просто вижу, что есть.
— А как видишь? — спросил Щелкун. — Глазами?
Девочка пожала плечами:
— Вижу и все!.. Где-то внутри…
— Не понимаю, — говорил Волк.
Чего они хотели добиться от ребенка?
Мария рассказала им, как впервые ощутила, что она не такая, как все, и познала свое «внутреннее око»… В их деревне пропал ребенок. И его искали дней семь. Но не нашли. Кто-то из людей при Марии горько посетовал: «Не найти нам нашего малыша. Нет его в живых — это ясно!». Тут Мария как бы увидела этого ребенка: он, неподвижный, смотрел вверх и будто тянул вверх руки, а вокруг него плавал большой сом. И Мария сказала: «Поищите в пруду». Люду пошли к пруду, ощупали шестами дно и вытащили утонувшего ребенка… С тех пор Марию расспрашивали о многом. Но она не всегда могла ответить, ибо «внутреннее око» ее порой бывало закрыто.
Выслушав этот рассказ, Глеб заглянул в глаза Марии, словно эти глаза и были тем ее «оком». Глеб увидел большие, синие, немного тревожные — совсем не детские — глаза. Настолько не детские, что Глебу даже стало не по себе. Из девочки-нескладухи на него смотрела умудренная жизнью прекрасная женщина…
Однажды путники заметили, что леса вокруг них поредели. И не было видно холмов. Земля стала ровная, как стол. Через день-другой и редколесье осталось позади. Взорам открылась бескрайняя степь.
День был жаркий. Воздух над землей дрожал. Высоко в небе заливался трелью жаворонок.
Теперь ехали на юг, потому что справа им преградила путь какая-то река. Воды реки были медленные, серо-зеленого цвета. И броду путники, конечно, не знали. Всюду, где пробовали войти в реку, было глубоко.
Так ехали до вечера.
Когда солнце уже садилось, Волк заметил троих всадников. Те ехали с востока к реке и были еще далеко.
Волк показал побратимам на всадников:
— Кто это? Смотрите…
Глеб сказал:
— Они еще не видят нас. Солнце слепит им глаза.
Щелкун заметил:
— Спешат к реке. Лошади их хотят пить.
Тут Глеб велел Марии пересесть к нему за спину, вынул из ножен меч и положил его к себе на колени. От глаз побратимов не укрылись его приготовления.
Волк и Щелкун одобрили:
— Да, здесь чужая земля.
И тоже достали мечи.
Потом, развернувшись, поехали навстречу неизвестным всадникам.
На некоторое время они потеряли всадников из виду, поскольку спустились в низину, заросшую кое-где кустарником. Низину эту, как видно, промыли паводки.
Когда же побратимы выскочили из этой низины-балки, то всадники оказались прямо перед ними. Получилось так, что Глеб, Волк и Щелкун появились перед всадниками внезапно, будто выросли из-под земли. Лучше и придумать было невозможно, ибо незнакомцы растерялись и на всем скаку остановили коней.
Это были половцы. Глеб узнал их по смуглым лицам, по одеждам из кож, по кривым мечам.
Они щурились против солнечных лучей, пытаясь разглядеть людей, заградивших путь. Конечно же, половцы заметили у тех мечи на коленях. Но сами пока мечей не обнажили.