Секира и меч
Шрифт:
Игуменья кивнула и промолчала. Продолжала работу. Выщипанный пух складывала в корзинку, стоящую у ее ног.
Глеб еще сказал:
— Ваш монастырь, я заметил, еще и из самых богатых…
Настоятельница опять кивнула и продолжала работу.
Глеб смотрел, как ловко ее пальцы выщипывают пух:
— Но меня удивляет, матушка, что вы работаете, будучи настоятельницей такого богатого монастыря.
— У нас все работают, — ответила игуменья. — Поэтому монастырь и богат… Но я думаю, вы не за тем пришли сюда, чтобы говорить мне приятные речи, — и она кивнула здесь на Марию.
Глеб сказал:
— Наша девочка заболела. Ее мучит кашель. У нее болит грудь.
— Откуда она у вас? — настоятельница заглянула в лицо Марии. — Я вижу, хоть недуг и наложил отпечаток ей на чело, но она прекрасна, как ангел.
— Это долгая история, — уклончиво ответил Глеб.
— И все же…
— Мы нашли ее на дороге. Там был мор…
Серьезно взглянув на Глеба, игуменья сказала:
— На дороге ее, болящую, вы нашли, на дороге, болящую, и оставите.
Глеб с грустью покачал головой:
— Нам бы не хотелось оставлять ее.
И Волк подал голос:
— Нет! Никогда!..
Щелкун разочарованно прищелкнул языком и ничего не сказал.
Руки игуменьи замерли:
— Вы же не хотите, чтоб она умерла?..
— О чем вы говорите, матушка!..
Пух опять полетел в корзинку. Голос игуменьи стал жестким:
— Эта девочка не выдержит тягот пути. Я вижу: она сейчас тяжело больна. И если вы не оставите ее здесь, в монастыре, то через день-другой закопаете при дороге.
Глеб спросил:
— Вы возьметесь лечить ее?
— Да.
— Тогда мы подождем за оградой.
Игуменья покачала головой:
— Долго же вам придется ждать. Выздоравливать эта девочка будет медленно.
— Мы подождем, — сказали побратимы.
— Полгода? Год?..
— Так долго? — удивился Глеб.
Игуменья объяснила:
— Уж если у девочки заболело в груди…
Глеб размышлял с минуту. Деваться им было некуда. Мария сгорала на глазах. Он сказал:
— Постарайтесь ее вылечить… Мы можем заплатить… Эта девочка очень дорога нам.
Настоятельница кликнула какую-то молодую монашенку и велела ей продолжить щипать пух.
А Глебу сказала:
— Идем за мной в келью.
Побратимы, оставленные во дворе, сели ожидать на камни.
По террасе, опять же увитой виноградом, настоятельница повела Глеба к кельям. Отворила дверь одной из них. Глеб вошел.
Это была чистенькая, побеленная известью светелка. Очень маленькая. Для Глеба — тесная. Узкое ложе у стены; на подоконнике под стрельчатым окном — какая-то книга. На доске — живописный лик Бога.
Глеб осторожно положил Марию на ложе. Но девочка в этот миг проснулась, заплакала и потянула к нему руки. Тогда Глеб стал на колени и обнял лежащую Марию. Та успокоилась и опять уснула. Однако сон этот не был спокойным. Приступ кашля тут же прервал его.
— Глеб! Глеб, где ты?.. — звала Мария.
Настоятельница знаком велела Глебу отстраниться, а сама прижалась ухом к груди девочки. Долго слушала.
Потом, поднявшись, настоятельница сказала:
— Поставить ее на ноги будет не просто.
Глеб понял ее слова по-своему и достал из сумки гривну серебра.
Монахиня покачала головой:
— Мне не нужно денег.
Глеб пожал плечами и протянул ей на ладони красивое, тонкой работы серебряное кольцо:
— Возьмите хоть это. Мне нечего больше дать.
Настоятельница улыбнулась:
— Ей на пальчик надень это кольцо.
Глеб повиновался. Кольцо оказалось великовато Марии. Тогда монахиня сняла его с пальца девочки и положила на книгу:
— Когда эта девочка подрастет, сама его наденет. Быть может, почтет за великое богатство.
Глеб не понял, что имеет в виду монахиня. Он с грустью сказал:
— Я приду завтра.
Игуменья не ответила.
Они вышли из кельи.
Завидя их, побратимы поднялись и вопросительно посмотрели на Глеба. Но тот отвел глаза. Ему нечего было сказать.
Игуменья хлопнула в ладоши, и к ней тут же подошли две совсем юные монашенки. Игуменья отдала им распоряжения по-гречески, и девушки бросились их исполнять.
Монахиня повернулась к Глебу:
— Как зовут эту девочку?
— Мария.
Та кивнула:
— Хорошо. Мы уже начали готовить лекарства. Я думаю, Мария поправится. Молитесь за нее. И… вы не забыли дорогу из монастыря?
Глеб и побратимы поклонились настоятельнице и благодарили ее. Потом, часто оглядываясь, пошли к выходу.
Игуменья опять зажала коленями козу и продолжила выщипывать пух. Коза жалобно блеяла…
Глеб, Волк и Щелкун провели эту ночь неподалеку от монастыря. Едва рассвело, они поднялись и скоро уже были у знакомых, обитых медью ворот.
Щелкун спросил:
— Не рано ли мы явились?
Волк ответил:
— Лишь бы не поздно.
Глеб постучал.
Через некоторое время оконце опять со скрипом приоткрылось, и в нем появилось лицо той же привратницы.
— Как там Мария? — спросил Глеб.
— Девочке стало лучше, — сухо ответила привратница.
— Пусти нас! — просили побратимы.
— Не велено, — и привратница захлопнула окошко.
Сколько ни просили, сколько ни кричали у ворот и ни стучали в дверь Глеб, Волк и Щелкун, их не пустили. Им даже больше не ответили. Можно было подумать, что монастырь вообще вымер.