Секира и меч
Шрифт:
Ах, что за чудо была эта девочка Мария!..
Многие жители сел видели в ней как бы залог того, что люди, ее сопровождающие, никому не причинят вреда, не доставят обиды. Жители сел видели в ней царевну и радушно принимали ее и Глеба с побратимами.
Люди здесь были очень гостеприимны и словоохотливы. Они угощали наших путников хлебом и вином. Глеб никогда прежде не пил такого вкусного вина.
Горы поразили путников. Они были крутые и округлые, как бока чудовищно огромного спящего медведя. Горы были сплошь покрыты густыми темными лесами. Но за лесами иной раз открывались просторные, залитые ласковым солнцем пастбища. На них паслись отары овец… Часто попадались села, сторожевые башни, сложенные из кирпича или белого камня. Высоко в горах — на утесах, на перевалах — стояли крепости. Они господствовали над округой. Над горными реками были перекинуты навесные мосты: на вид ненадежные, но очень крепкие, хотя и зыбкие.
Все вокруг было очень любопытно.
Не раз наших путников останавливали стражи: что-то по-своему говорили им, показывали на мечи и лошадей, строго сводили брови. Глеб и побратимы им отвечали, но те не понимали русской речи. Обычно дело кончалось тем, что Волк клал гривну на пень или полено и отсекал мечом кусок серебра.
Тогда стражники успокаивались и замолкали. Им очень понятен был язык серебра.
А однажды стражники не удовлетворились отсеченным куском, с презрением взвесили его на ладони. Хотя кусок был ничуть не меньше тех, что Волк отрубал прежде другим стражникам. Эти стражники требовали еще какую-то пошлину. Но Глеб решил, что они просто жадны и на путниках основательно, пальцем не пошевеля, греют руки. Он так им и сказал раздраженно. А те, не долго думая, схватились за мечи. Вряд ли они поняли сказанное; скорее уловили раздражение в голосе, а может, просто надумали попугать несговорчивых. Было стражей на этом перевале человек десять, и держались они очень уверенно; начальник же их был весьма чванлив. Откуда им было знать, что эти три человека справились некоторое время назад и с большим количеством воинов?
А Глеб, Волк и Щелкун восприняли их намерение всерьез.
И, тоже обнажив мечи, так им, на сытной службе не привыкшим биться, наподдали, что те, не слыша призывов своего начальника, разбежались кто куда. Вслед за ними принужден был бежать и сам начальник.
Разогнав стражу, обозленные побратимы ворвались в их башню и устроили там настоящий погром. От башни остались лишь стены и крыша. Все остальное пошло прахом.
Порой, повторяя известную истину о том, что жадный платит дважды, люди ошибаются: не дважды, а трижды и четырежды и даже более раз платит жадный, не сумевший совладать со своим пороком…
Погони не было. Эти стражники оказались премного трусливы и, подсчитывая синяки и ссадины, не считали, что честь их задета.
По горам ехали несколько дней. Переправились через три или четыре широкие бурные реки. В воздухе чувствовалась близость моря. Несколько раз даже видели его с перевалов — лазурную полоску за вершинами гор. Над дорогой то и дело проносились чайки…
Не раз встречали в горах паломников. Многие были и из Руси. Они говорили, что скоро, уж скоро — великий Дунай. Разве что с Днепром, говорили, можно сравнить эту реку.
И Глеб с побратимами выглядывали из-за каждой горы: когда же наконец взорам их откроется эта прославленная река.
Кто-то из попутчиков рассказывал, что реку эту очень любил князь Святослав, и будто бы провел на ней многие годы, и вроде бы замысливал перенести на Дунай престол Руси. Для того основал на Дунае город.
И вот наконец они увидели эту реку — спокойный, величавый, похожий на море Дунай. Была ветреная погода, и по реке бежали волны с пенными барашками. От этих барашков Дунай казался седым.
Он мог потрясти воображение любого — кто видел его впервые. А корабли, что плыли по нему в этот час, было просто не сосчитать.
Многие путники — паломники, купчишки, какие-то бродяги — долго стояли на берегу, любовались, зачарованные, рекой и судами.
Один знающий человек, из купцов, пояснял:
— Вон там, глядите, корабль — два красных косых паруса. Вверх по течению идет. Это из Венеции… А вон тот, с зеленым парусом и красным крестом, с «вороньим гнездом» на мачте… Генуэзский торговец поплыл… — человек едва успевал показывать руками. — А вот эти, посмотрите… с иными парусами, с квадратными. К морю плывут из латинских стран. На мачтах — короны, лилии, львы, опять же кресты… Как красиво трепещут флаги!.. Им навстречу — галера. С черным орлом. Из Византии…
— Что за Византия такая? — спросил кто-то.
— Дурень, это Царьград…
— А-а!.. — «дурень», восторженно приоткрыв рот, сдвинул шапку на затылок и во все глаза глядел на реку. — Вот бы сблизи на них посмотреть, на суда эти. Руками потрогать…
— Потрогаешь еще! — обнадежил купец. — Может, и в работники наймешься на такое судно, — он и сам от восторга разинул рот. — Смотри-ка! Смотри! Вся палуба товарами завалена. Паруса так и рвутся, а он еще веслами помогает. Красавец! Позолоченная корма!..
Да, очень много было на Дунае кораблей, и глядеть бы на них можно было бесконечно: одни плыли к морю, другие направлялись к верховьям реки. Парус каждого корабля был раскрашен по-своему. Тут и там поблескивала над водой золотая или серебряная резная корма, на носу многих судов красовались искусно вырезанные деревянные куклы, нимфы. Эти нимфы очень понравились Марии; кажется, кроме них, она ничего не видела.
Мария сказала Глебу:
— Эти женщины так красивы!.. Но они холодно смотрят на меня…
Глеб не согласился:
— Они смотрят в воду.
— Нет, Глеб, — покачала головой девочка. — Они смотрят на меня. И не хотят пускать меня на ту сторону реки…
Глеб, очарованный видом кораблей, не придал значения ее словам.
Так путники, сбившиеся на берегу толпой, долго бы еще любовались Дунаем. Но поскольку никто из них не посмел бы возразить против старой мудрости о том, что растраченное в праздности время — это упущенные возможности, то они все вместе вскоре принялись искать перевоза.
К берегу, к деревянным мосткам причалила большая лодка — столь большая, что уместиться в ней могли несколько лошадей и до двух десятков человек. В лодке сидели гребцы на веслах, а хозяин был за кормчего.
Оставив руль, хозяин по сходням спустился на берег и собрал с желающих переправиться плату. Плата была не очень большая — много меньше того, что приходилось отдавать стражникам в горах.
Скоро все были в лодке. Разместились кто где: многие поспешили на нос, кто-то сел возле гребцов под мачтой. Лошадей поставили на ровной площадке ближе к корме. Глеб, Мария и побратимы были при лошадях.