Секира и меч
Шрифт:
Сначала побратимы заглянули в таверну, где плотно покушали и для бодрости выпили вина. Потом в очень хорошем настроении они направились в оружейные лавки. Уже не задирались с греками, ибо чувствовали себя не голытьбой и бродягами, а людьми важными, облеченными властью. И не прятали больше мечей.
Из оружейных лавок пошли в Галату и Перу. И, как и велел Трифон, занялись подбором людей в десяток. Это было для побратимов дело не трудное, поскольку за зиму они хорошо узнали живущих в этих районах людей и верно представляли, кто чего стоит. Дело это было даже приятное, ибо каждый охотно шел к Глебу в десяток, а иные даже почитали приглашение за благодеяние.
К вечеру десяток был набран и представлен начальнику стражи.
Увидев перед собой отъявленных драчунов, некоторых из коих еще вчера сам разыскивал, Трифон сначала как бы нахмурился, но потом поразмыслил и, видно, остался весьма доволен. Он, должно быть, посудил так: все смутьяны оказались в страже, под рукой, и теперь бесчинствовать будет некому; да и дело они знают лучше других.
Трифон счел свое решение мудрым и не ошибся. Десяток Глеба нес службу хорошо.
Облаченные в новые сияющие доспехи, воины Глеба начали службу у Иудейских ворот. В тот день был какой-то иудейский праздник, и дабы избежать беспорядков, обязали стражу прогуливаться при полном вооружении возле этих ворот и в местах, где проживало много иудеев. Но все было тихо, и Трифон остался доволен.
В другой день стояли у Харисийских ворот, приглядывая за входящими и выходящими. Эта служба была потруднее: к концу стражи у Глеба так и рябило в глазах и даже кружилась голова.
А Трифон был не скуп.
На следующую ночь начальник стражи направил Глеба и его людей в монастырь Космидий, что стоит за воротами Серебряного озера: прошел слух, что возле монастыря собираются воры.
Действительно, так и было. Стражники Глеба взяли ночью шайку воров.
И познали щедрость начальника стражи. И Трифон стал людям Глеба больше доверять: оставлял их сторожить ночами стены и башни и спал спокойно.
Однажды Глеб с десятком сопровождали важного чиновника — эпарха — от дворца до гавани. Эпарх отправлялся в Геную.
Когда эскорт проезжал мимо Ипподрома, Глеб в который уже раз вспомнил про Гийома. Проводив чиновника на корабль, Глеб поехал в конюшни и спросил про кузнеца.
Ему ответили:
— Нет, с тех пор так и не видели Гийома. Как сгинул! Должно быть, в самом деле утонул.
Была уже весна. Заметно потеплело, стало выше ходить солнце. В городе, в уютных двориках зазеленели сады.
Глеб к тому времени уже числился у Трифона в любимцах. Начальник стражи всерьез задумывался, не сделать ли ему Глеба пентеконтархом.
Как-то в очередной раз выпало десятку Глеба стоять ночью на стенах. А ночи были еще прохладные, на высоких стенах и башнях часто дул пронизывающий ветер, поэтому стражники мерзли. Чтобы согреться, они жгли на башнях костры и, разумеется, тайком согревались вином. Согревшись, воины поигрывали в кости, подменяли друг друга.
Этой глухой ненастной ночью стражники очень хорошо согрелись. Глеб даже выбранил двоих за то, что они «сторожили не в ту сторону». А игра складывалась удачно: Глеб все выигрывал и выигрывал. На плече у Глеба висела кожаная сумка, в которую он складывал выигранные деньги. Играли по-крупному, в три кубика. Кроме Глеба, кости бросали Каллистрат Душегуб, Велизарий — тот самый, с поломанным носом, и Щелкун. Волк в это время был на стене. Тут к месту будет сказать, что когда Волк стоял на страже, все могли быть спокойны; давно уж заметили — мимо Волка комар незамеченным не пролетит.
Когда Глебу выпал очередной кербос и он ссыпал выигранные номисмы в суму, Душегуб предложил еще «погреться» и взялся разливать по чашам вино. Он разливал вино и нахваливал его, а еще сетовал, что ему в игре сегодня не везет, а везет только Глебу.
Тут вдруг Велизарий вскричал:
— Глеб! Гляди-ка, он хочет обокрасть тебя!
Все вздрогнули от неожиданности, и Глеб — тоже.
Он спросил:
— Кто хочет обокрасть?
Каллистрат Душегуб поставил кувшин. Он хоть и вздрогнул, а не пролил ни капли.
— Как кто? — Велизарий сверлил Душегуба глазами. — Вот он!..
— Душегуб? — удивился Глеб.
— Ну да! Неужели ты не чувствовал?
Глеб, и вправду, ничего не чувствовал. Он покосился на сумку: та как висела на плече, так и висела.
Душегуб выпучил глаза:
— Ты с ума сошел! Чтобы я крал у Глеба?.. Да я убью тебя за такие слова!..
— Ты хотел украсть! — настаивал Велизарий. — Ты левой рукой разливал вино, а правой тянулся к его сумке…
— Ты сам не знаешь, что говоришь! — брызгал слюной Душегуб. — Привиделось спьяну! А мне теперь доказывать, что я не вор…
Так он говорил, сделав самые честные глаза, однако к сумке Глеба, действительно, сидел подозрительно близко. Впрочем это еще ничего не значило: они все сидели тесно за маленьким дощатым столом.
Велизарий сказал:
— Какой мне смысл тыкать в тебя пальцем, если ты не вор?
— Ты все придумал! Я убью тебя!.. — все сильнее горячился Каллистрат и уже хватался за меч.
Глеб велел:
— Успокойтесь! К чему ссориться из-за денег?
— Дело не в деньгах, — начинал повышать голос и Велизарий, — а в воровстве!
— Я убью тебя! — опять обещал Душегуб.
Щелкун сказал:
— Проверь, Глеб, деньги.
Глеб заглянул в сумку:
— Деньги на месте. Хотя я не помню, сколько их было.
— Вот видишь! — обрадовался Душегуб. — На месте денежки!.. Глеб, ты мне веришь?
Глеб хотел замять это дело и сказал:
— Конечно, Каллистрат, я тебе верю.
Но здесь обиделся Велизарий:
— Значит, ты не веришь мне? Значит, я солгал? И ничего такого не было? И вор не тянулся к твоей сумке?
Глеб не знал, как быть. Он взял свою чашу. И, пока пил, думал.
Вытер губы рукавом, сказал:
— Я и тебе, Велизарий, верю. Но смотри, в башне полумрак. Костер небольшой, факелы почти прогорели. Мечутся тени. Тебе могло и привидеться…
Глебу очень хотелось прекратить этот спор, но он продолжался бы еще долго и неизвестно к каким бы последствиям привел, если бы в башню тут не вошел Волк. Глаза его выдавали возбуждение.