Секрет Коко
Шрифт:
— Да, она у нас такая! — говорит Рут, радостно заключая Анну в объятия.
— Ты так похожа на свою мать, — добавляет та, и у меня сердце сжимается оттого, что теперь у меня с ней действительно есть кое-что общее. Ответственным человеком маму, конечно, сложно назвать, но в любом случае она всегда была смелой и великодушной.
— В этом все дело, Анна, — соглашаюсь я. — Мне кажется, что я нашла эту сумочку не просто так.
— Ну конечно же. Ведь твоя мама всегда хотела подарить тебе такую, — говорит она. — Она даже откладывала на нее деньги, хотела сделать тебе подарок
— Правда? — Я немного ошарашена, ведь слышу об этом впервые. То, что я нашла эту сумочку, значит теперь для меня еще больше, потому что на день рождения я должна была получить точно такую же, и это прибавило мне храбрости, какой я в себе еще никогда не ощущала.
— Да, она не раз об этом говорила, — вспоминает Анна. — Мы частенько мило беседовали с твоей мамой. Можно было догадаться, что она знает о Колине…
Я украдкой смотрю на Рут, и она едва заметно качает головой. Мы можем зайти слишком далеко, если скажем ей, что мама действительно знала всю правду о Колине, это может стать последней каплей для Анны.
— Так что теперь мы думаем, что же делать дальше, — пожимает плечами Рут.
— Вы что же, надеетесь найти сына этой женщины? Он ведь должен быть уже взрослым мужчиной! Хотите продолжить поиски? — удивляется она, и в ее глазах загорается огонек. Она наконец отвлеклась от воспоминаний о Колине, потому что история Тэтти захватила ее воображение так же, как и наше.
— Возможно. Не думаю, что из этого что-то получится, — говорю я.
— Что тебе известно о нем? — спрашивает она.
— Я знаю, что он родился в Доме матери и ребенка где-то в районе Уэстмита, — рассказываю я, затем достаю свой блокнот и зачитываю ей все, что записала о Дюке в Лондоне. — Приют работал при обители святого Иуды.
— Я знаю, где это! — восклицает Анна. — Одна моя старая знакомая, сестра Долорес, жила в этом монастыре.
— Что ты говоришь! Серьезно?
— Серьезно, она говорила, это прекрасная обитель, совсем не похожа на ужасные прачечные, — продолжает Анна. — Там творят настоящие добрые дела — помогают девушкам, попавшим в беду, и парам, которые хотят взять себе ребенка на воспитание. В какой-то момент я даже думала, что они могли бы помочь и… — тут ее голос срывается, и она откашливается, чтобы прочистить горло.
— А где сейчас эта сестра Долорес? — настойчиво спрашивает Рут.
— Она и сейчас там, — отвечает Анна. — Кстати, эта обитель — один из последних уцелевших монастырей. Почти все монахини теперь живут в собственных отдельных домах.
— Ты могла бы нанести ей визит, Коко, — советует Рут. — Вдруг она помнит что-нибудь об этой истории. Много времени это не займет.
— Неплохая идея! — расцветает от радости Анна. — Я уже сто лет не виделась с Долорес, можно мне съездить с тобой?
Я не устаю удивляться: Анна редко выезжает из города, разве только на похороны в соседний приход. Это так не похоже на нее — по собственной воле напрашиваться на поездку вот так сразу, без всяких раздумий. Точнее, это не похоже на ту Анну, которую я знала всю свою жизнь. Должно быть, под вдовьими одеждами скрывался все это время совсем другой человек.
—
— Прямо сейчас? Сию минуту? — У меня голова идет кругом.
— А что? — удивляется Рут. — Как думаешь, Анна, готова ты отправиться в путь?
— Я в игре, — соглашается та. — Если позволите сесть на переднее сиденье. И если Коко поведет — с тобой за рулем, Рут, я точно никуда не поеду.
— Это ты к чему? — подозрительно вопрошает Рут.
— Ни к чему. Просто ты — худший водитель во всей стране, — отвечает Анна.
Я улыбаюсь себе под нос, наблюдая за тем, как они выходят из лавки, пререкаясь на ходу. Если они снова ругаются, значит, все вернулось на круги своя. Насколько это возможно, конечно, учитывая то, что я снова отправляюсь на безумную охоту за призраком Тэтти в компании двух вечно ссорящихся пожилых дам. Я хватаю сумочку от «Шанель», прячу ее в рюкзак и вместе с сестрами выхожу на улицу. Если мы и в самом деле едем туда, где родился Дюк, то мне обязательно нужно взять с собой свой счастливый талисман.
Два с половиной часа спустя мы уже идем вслед за старинной подругой Анны, сестрой Долорес, по широкому коридору, выложенному черно-белой плиткой. Немолодая монахиня одета в скромные темно-синие юбку и свитер, ее короткие с проседью волосы непокрыты, а грудь украшает серебряный крест. Я замечаю, что она обута в такие же туфли, какие любит носить Анна. Сестра Долорес шагает быстро, легко и энергично, несмотря на свои преклонные годы.
На ходу я внимательно оглядываюсь по сторонам, стараясь как можно лучше рассмотреть, как тут все устроено.
Вокруг ни души — как Анна и объясняла, монахинь нынче осталось так мало, что этот род занятий практически изжил себя. Должно быть, когда Тэтти жила здесь, после того, как ее родители узнали, что их дочь беременна, в обители все было совсем иначе. Каково ей было, когда она точно так же шагала по этому коридору? Разумеется, она была напугана, одна-одинешенька. Я не забыла о трагедии, случившейся в этом месте, какими бы обманчивыми ни выглядели сейчас эти кремовые стены и библейские композиции. Это каменное сооружение в прошлом видело немало горя. У меня не выходит из головы, что мама — родись она в другое время — тоже могла бы очутиться здесь, со мной под сердцем. От этой мысли меня бросает в дрожь.
— Как же замечательно, что мы наконец встретились, спустя столько времени, — радуется сестра Долорес, приглашая нас сесть, когда мы входим в ее уютный кабинет. Дождь уже прекратился, и через витражи в окне пробиваются слабые солнечные лучи, рисуя чудесные цветные узоры на огромном бежевом ковре. Библейские сцены, уже виденные мною в коридорах, украшают простенькие кремовые стены и здесь. Посреди комнаты стоит большой деревянный стол, за ним — массивный буфет из розового дерева. Мы с Анной и Рут усаживаемся на кожаный диван локоть к локтю, а сама сестра Долорес занимает положенное ей место за столом.