Секрет Пегаса
Шрифт:
— Какая же информация вам требуется? — Напряжение в голосе Дженсона прозвучало еще заметнее.
Лэнг окинул восхищенным взглядом высокий комод, провел ладонью по передней стенке ящика, сработанного из красного дерева, инкрустированного другим, атласным. Потом он вынул из кармана сложенный листок с ксерокопией полароидного снимка и аккуратно расправил его на мраморной поверхности комода.
— Не могли бы вы рассказать мне, откуда к вам попало вот это?
Дженсон даже не пытался скрыть облегчения, которое испытал оттого, что Лэнг оказался не судебным приставом или кем-нибудь еще в таком роде.
— Насколько я помню, из какого-нибудь дурацкого поместья или с распродажи имущества. Если вы увлекаетесь религиозной живописью,
— Я адвокат, — объяснил Лэнг, не снимая ладони с прохладной мраморной доски, на которой лежал листок с копией маленькой фотографии. — Одному из моих клиентов очень важно установить происхождение этой картины.
Дженсон рассматривал снимок, и выражение его лица постепенно менялось. Он сделался похож на лису, принюхивающуюся к курятнику.
— Я не веду архива. Места, знаете ли, не хватает. Нужно покопаться в книгах, где зафиксированы проданные вещи. На это требуется время. Надеюсь, вы меня понимаете.
Лэнг отлично все уразумел.
— От имени клиента я, конечно же, заплачу вам за потраченное время.
Дженсон вновь улыбнулся, наградив Лэнга зрелищем своих зубов, похожих на готовый упасть забор.
— Все будет сделано. — Он извлек из кармана часы на цепочке и взглянул на стрелки. — Да, после ланча. Загляните часа через два, ладно?
Лондон, Сент-Джеймс. Через полтора часа
Ланч, который Лэнг взял навынос, небрежно завернув еду в газету, состоял из куска рыбы и чипсов. Конечно, нетрудно было бы найти еду и получше, но этого заняло бы гораздо больше времени. Теперь оно освободилось, и его нужно было как-то убить. Он вытер жир с подбородка тонкой бумажной салфеткой и направился к находившемуся поблизости Берлингтон-хаусу, зданию Королевской академии искусств, где, совершенно ничего не понимая, полтора часа рассматривал выставленные там произведения абстрактного искусства.
Насколько Лэнг мог судить, на выставке были представлены два направления. Во-первых, «нашлепочники», которых отличало то, что работали они, швыряя краски куда-то в сторону холста или той поверхности, которая его заменяла. Краски расплескивались и растекались, образуя силуэты, форма и расположение которых определялись исключительно центробежной силой и земным притяжением, но никак не замыслом творца. Второе направление представляли «размазчики», усеивавшие холст случайным набором больших и малых пятен, затем превращавшие их в завитушки, линии и прочие фигуры до тех пор, пока изображение не утрачивало хоть какие-то поддающиеся осмыслению очертания. Еще имелись истинные авангардисты, раскрашивавшие свои холсты каким-то одним беспримесным цветом.
Почти все работы изрядно походили на те произведения, которые Джефф в возрасте трех лет создавал, размазывая руками краски по бумаге.
Джефф и Джанет. Последние дни Лэнг сосредоточился на поисках убийц, а не на размышлениях о той пустоте, которая образовалась в его жизни после их гибели. Кулаки Рейлли стиснулись сами собой. Видит Бог, он должен отыскать этих неведомых «их» и отомстить.
Похожая на учительницу женщина с седыми волосами, аккуратно собранными валиком, испуганно взглянула на него и поспешно удалилась, по пути еще пару раз оглянувшись, чтобы удостовериться в том, что этот странный тип не гонится за нею. Лэнг с запозданием сообразил, что произнес последние слова вслух.
Убедившись, что он не такой уж ценитель искусства и современная живопись недоступна его разумению, Лэнг перешел в скульптурную галерею к рельефам Микеланджело. Как же они были хороши! Особенно после абстракционистов.
Когда Лэнг вышел из музея и направился в сторону Олд-Бонд-стрит, дождь прекратился. Небо немного просветлело, намекая на то, что рано или поздно на нем появится солнце. Прохожие закрыли зонтики и опирались на них, как на трости, или несли под мышкой.
Снова звякнул дверной колокольчик. Лэнг опять остановился, разглядывая мебель, в ожидании, когда же из-за портьеры появится Дженсон. У большинства предметов были заметны следы машинной обработки дерева, предательски выдававшие поздние копии, изготовленные по большей части в минувшем столетии. Похожее на рыбий скелет кресло в стиле Савонарола [60] наводило на мысль о фабрике 1920-х годов, а не о флорентийских мастерах XV века. Да и когтистые лапы столика под ирландский чиппендейл [61] — этот стиль вошел в моду в 1950-х годах — никак не мог сделать даже самый искусный ремесленник XVIII века. Слишком уж тщательно и одинаково все было вырезано.
60
Савонарола — тип мебели, раскладные деревянные стулья с серповидными, перекрещивающимися под сиденьем ножками на шарнире и небольшой спинкой. (Прим. ред.)
61
Чиппендейл — стиль мебели, разработанный Томасом Чиппендейлом (1718–1779). В его работах смешивались черты китайского, готического искусства и рококо. Ирландская разновидность стиля отличается некоторой грубостью, более плоскими поверхностями и не столь изящной резьбой. (Прим. ред.)
Впрочем, эта игра быстро надоела Лэнгу. Он посмотрел на часы и убедился в том, что ждет уже десять минут. Дженсон должен был услышать звонок. Но вдруг у него серьезный телефонный разговор?
— Мистер Дженсон? — позвал Лэнг.
Тишина.
Хозяин должен был находиться здесь. Ведь не ушел бы он, оставив магазин незапертым.
Лэнг еще раз позвал, и опять безрезультатно. Необязательность антиквара начала уже раздражать его.
Рейлли прошел через комнату и отодвинул портьеру.
С потолка свисали две слабенькие, как любят англичане, к тому же покрытые густым слоем застарелой пыли, лампочки без абажуров, освещавшие множество столов, стульев и сундуков, в различной степени пригодных для реставрации. На мебель ненадежно опирались роскошно отделанные пустые рамы, годящиеся для портретов в полный рост. Здесь и близко не было того порядка, который царил в главном зале. От угрюмого сумрака у Лэнга по коже вдруг пробежали мурашки.
Справа сквозь щели закрытой двери пробивался свет. Наверняка кабинет хозяина. Вероятнее всего, Дженсон закрылся у себя и не услышал колокольчика на входной двери. Лэнг побрел на свет больше на ощупь, нежели руководствуясь зрением, уклоняясь от болезненных столкновений с деревяшками, недружелюбно встречавшими его.
Добравшись до двери, он постучал и позвал:
— Мистер Дженсон!..
Вновь не дождавшись ответа, Рейлли постучал еще раз, посильнее, и дверь медленно приотворилась.
Лэнгу не раз приходилось ощущать запах крови, за которым прочно закрепился эпитет «медный». Ему казалось, что лучше говорить «стальной». Этот запах ощущаешь, облизывая лезвие ножа. Но, так или иначе, крови было полно.
Дженсон сидел за столом-бюро, заваленным бумагами. Если бы не кровь, можно было бы подумать, что он задремал, откинув голову на спинку кресла. Кровью были залиты его сорочка, пиджак и брюки. Лужица крови растеклась по столу, другая окрасила дощатый пол. Кровь расплескалась по стене, образовав вызывающее подобие того, что Лэнг только что видел на выставке. В горле Дженсона, под самым подбородком, зияла громадная рана. Глаза, еще не успевшие потускнеть, изумленно взирали на полутемный потолок.