Секрет Жермены
Шрифт:
Теперь они могли надеяться, что скрылись от своих преследователей и смогут наконец спокойно искать работу, спокойно жить.
Не встретив ни души, дошли до улицы Мешен, где находилась новая квартира.
Несмотря на поздний час, консьерж [90] , получив авансом хорошие чаевые, дожидался их, провел в жилье и оставил одних.
Жермена, увидав, какую милую обстановку подобрал Бобино, радостно воскликнула:
– Как у нас хорошо! Я даже не смела надеяться, что ты все так славно устроишь; спасибо тебе, дорогой друг!
90
Консьерж – привратник в большом жилом доме, швейцар
Обошли четыре комнаты, восхищаясь как дети мебелью из красного дерева, ковриками, швейной машинкой. Только один Мишель молчал и казался ко всему безучастным.
– Ну, мой друг, как вы находите наше убежище? – спросила Жермена. – Оно, может быть, и не очень удобное, но зато мы тут в безопасности.
– Нас не найдут теперь, мы поселились под чужими фамилиями, – добавил Бобино.
– Мне все равно, – сказал князь. – Ведь я теперь не более чем испорченный механизм. Разве я могу о чем-нибудь думать с тех пор, как они убили мою душу.
– Но кто? Кто они?.. Скажите, ради Бога. Умоляю вас! – снова и снова спрашивала Жермена.
– Те, кто убили мою душу и ждут, чтобы я покончил с собой, и это скоро случится.
ГЛАВА 15
На другой день Бобино вывел четким почерком два десятка объявлений. Тех самых записочек величиной с ладонь, какие мы постоянно видим расклеенными на водосточных трубах, на косяках входных дверей, на углах тех домов, которые, кажется, стыдятся, что занимают место на улице. На записках нет разрешительных штампов, они существуют только благодаря снисходительности администрации, делающей вид, что не замечает их, ведь многим нуждающимся эти клочки бумаги помогают найти пропитание.
Жермена не предоставляла работу, а искала ее. Она писала:
«Особа, обученная в лучшем модном ателье Парижа, берется шить платья для дам и девиц, переделывать устаревшие туалеты и реставрировать нарядные платья. Обращаться в дом N… по улице Мешен, 3-й этаж».
Таким образом, девушка взывала к довольно многочисленной клиентуре из небогатых женщин, желающих быть одетыми по моде, не покупая наряды в магазинах, и при этом говорить с гордостью: «у моей портнихи…» – потому что немногие из них могут иметь на самом деле свою портниху.
Бобино расклеил бумажки ночью, когда возвращался из типографии, и Жермена с утра ожидала клиентов.
Берте поручили делать покупки провизии, она очень хорошо понимала в хозяйстве и умела торговаться с продавцами.
Мария сидела дома с Мишелем, а до трех часов дня и Бобино находился с ними.
Состояние здоровья русского опять требовало внимания. Рана открылась, нагноение началось снова, и Мишеля лихорадило. Кроме того, сильно мучила межреберная невралгия, следствие ранения, и настроение у него было убийственное.
Он ворчал на Жермену, не желал ее видеть, терпеть не мог Бобино и успокаивался лишь, когда говорил с Марией или когда она читала вслух.
В голову ему приходили всяческие фантазии, и Березов высказывал их с дьявольской едкостью, совершенно не желая замечать, как огорчает друзей, сидевших на мели после квартирных затрат.
– Хочу клубники, – говорил он Марии. – Да, клубники, в конце марта ее можно найти сколько угодно… Клубники с шампанским и хорошую сигару… Ваши мерзкие папироски набиты просто мокрым сеном… Хочу настоящую гавану [91] , какие курят в светском обществе, – так, к примеру, говорил он.
91
Гавана – сигара из табака особого сорта, выращиваемого на Кубе.
– Господи, Боже мой! Да если бы у нас было хоть немного лишних денег, мы бы купили все, чего он хочет, – шептала Жермена.
– Я возьму аванс, займу у товарища двадцать франков. Ты был нам другом в трудные дни, и мы станем работать изо всех сил, чтобы тебе жилось как можно лучше, – сказал Бобино.
Но князь посмотрел злыми глазами и прервал пораженного Бобино, сказав Жермене:
– Если вы в нищете, только от вас зависит из нее выйти. Ступайте замуж за Мондье, он богат, он вас обожает, а мне дайте покончить с этой собачьей жизнью, раз надо себя убить, раз необоримая сила к этому толкает.
Бобино ничего не мог понять.
Из деликатности, присущей многим парижским простолюдинам, он никогда не касался пережитого Жерменой надругательства. Он подозревал об ужасной драме, произошедшей в мрачном доме, охраняемом Лишамором, но не просил, чтобы Жермена рассказала. Тем более он не знал имени человека, гнусно оскорбившего ее. И все-таки у него отчего-то застыло сердце, когда Мишель назвал имя графа, а Жермена, смертельно побледнев, чуть не упала в обморок.
Но она сдержалась и не заплакала. В это время раздался звонок, прервав тягостный разговор.
Бобино удалился с Мишелем в другую комнату, пока Жермена шла открывать.
На площадке лестницы стояли женщины: одна совсем молоденькая, блондинка, очень хорошенькая и шикарно, с безупречным вкусом одетая; другая – постарше, в платье добротном, но без всяких претензий на моду, была похожа на воспитательницу или на компаньонку.
Ослепительная красота Жермены на фоне скромной обстановки квартиры удивила и восхитила пришедших.
Учтиво поздоровавшись, младшая спросила Жермену:
– Мадам, это вы принимаете заказы на переделку платьев?
– Да, мадемуазель, – ответила наша героиня, сразу поняв, что с ней говорит хорошо воспитанная девушка. – Входите, пожалуйста.
Жермену приятно удивил сдержанный и мягкий тон, каким заговорила с ней явно богатая заказчица. Еще более удивило то странное обстоятельство, что хорошенькая девушка была необычайно похожа лицом на Бобино и даже тембры их голосов как бы совпадали, только голос мужчины был, естественно, погрубее и черты его лица порезче. Те же живые, яркие глаза, те же вьющиеся рыжеватые волосы, тот же прямой коротким нос с тонкими ноздрями. И что совсем невероятно, у обоих в одном и том же месте на лице темнела родинка. Невиданное, поразительное сходство!