Секрет Жермены
Шрифт:
На улице Мешен семья чуть не умирала с голоду, и, подавив гордость, чтобы спасти своих, Жермена шила туалет для этой девушки, думая о том, что ее отца готова была убить, если бы только могла это сделать.
Состояние Марии не ухудшалось, но и не становилось лучше; врач тем не менее надеялся на благополучный исход. Однако требовались дорогие лекарства и укрепляющие средства. Старшая сестра начинала жалеть, что отказалась от аванса, так любезно предложенного мадемуазель де Мондье.
Поэтому мастерица торопилась
Теперь она думала о близящейся примерке, решив смирить гордость и попросить немного денег, так необходимых для больной Марии и Мишеля, да и Бобино, работавший как негр и притом постоянно голодный, заметно сдавал, несмотря на свое мужество и физическую стойкость. О себе Жермена не хотела беспокоиться, Берта тоже могла продержаться.
Опорой семьи оставался Бобино, всеми силами он пытался демонстрировать веселость и жизнерадостность. Без него они пропали бы, подавленные врагами, или умерли с голоду.
Сегодня Жермена ждала друга с особым нетерпением. Был день получки, была надежда, что после расплаты с долгами Бобино принесет хоть немного в дом, и тогда вместе с полученным за туалет для мадемуазель Мондье им хватит на то, чтобы продержаться еще какое-то время.
Жермена и Берта, почти ничего не евшие весь день, усталые, с глазами, покрасневшими от ночных бдений, сидели за шитьем при свете спиртовой лампы, мастерица делала основную часть работы, сестра помогала.
Обычно Бобино возвращался не позднее двух часов.
Монастырские часы пробили полночь. Берта машинально посмотрела на будильник, потом зевнула и потянулась.
– Ты устала, моя маленькая? – участливо спросила старшая. – Тебе пора отдохнуть.
– Нет, сестренка, я дождусь моего Жана, нашего Бобино.
– В этом ты права, он всегда так радуется, когда видит тебя, возвращаясь с работы.
– Пойду посмотрю, как там Мария, что-то ее не слышно, наверное, спит. Оторвусь минут на пять от дела и разомнусь.
Действительно, младшая из них забылась неспокойной дремой при свете ночника. Изредка она глухо покашливала, ворочалась, но все-таки спала, не лежала с полузакрытыми глазами, и это уже было хорошо. Берта возвратилась и рассказала старшей.
– Она будет жить, я это чувствую, – уверила Жермена, работая с аккуратной поспешностью, – и если бы можно, я отдала бы свою жизнь ради ее верного выздоровления.
– Что ты говоришь Жермена?! Тебе… умереть!..
– Да, случается, и часто, что жизнь вообще становится мне в тягость. Только подумай, дорогая, в каком ужасном положении я нахожусь. Вот, к примеру, ты можешь хотя бы надеяться на будущее. Ты любишь человека, достойного тебя, и это взаимное чувство.
Берта тихо улыбнулась.
– Мы с ним еще слишком молоды…
– Это не самая большая
– Почему ты говоришь так, словно готова заплакать? – спросила Берта.
– Да ведь жизнь поступает с нами так жестоко, что я все время боюсь какого-нибудь нового несчастья. И я всегда думаю: что будет с вами со всеми, если меня не станет?
– Не говори так, ради Бога, Жермена! Ты надрываешь мне сердце.
– Да… Да… Но я обязана тебе об этом говорить, ведь я старшая… защитница… после смерти мамы. Плохая защитница… сказать по правде… Но если меня не будет… если вы лишитесь этой слабой поддержки… ты и Мария?..
– Замолчи, сестра!.. Замолчи!
– У тебя останется Бобино… Поэтому, думаю, вам надо как можно скорее пожениться.
– Мне только семнадцать, а ему двадцать лет.
– Какое это имеет значение, он будет твоей опорой и по закону, а не только по любви. И его постоянное присутствие здесь перестанет вызывать подозрения и злословия.
– Я не возражаю… Но ты, Жермена, почему сама не вышла замуж за Мишеля? Ведь он так тебя просил… до своей болезни.
Жермена ответила в растерянности:
– Нет… Это было невозможно… Если бы ты знала… Прошу! Не говори об этом никогда!.. Никогда!
И, совершенно расстроенная, девушка решительно принялась за работу.
– Я поступлю так, как ты захочешь, сестра, – сказала Берта и, увидев, что будильник показывал уже час пополуночи, добавила: – Как тянется время! Он принесет немного денег, хватит на несколько дней.
– У нас ни единой монетки, сегодня я еще смогла накормить Мишеля обедом.
– К счастью, он сейчас спит.
– Я дала ему лекарства Марии, чтобы он мог немного отдохнуть. А завтра для него нет хотя бы мало-мальски пристойной еды. Представь себе только! Он, проведя всю жизнь в роскоши, теперь сидит нередко на хлебе и воде!
– У Марии кончаются микстуры и пилюли! Какие мы несчастные!
– Да, очень. Не знаю, у кого могли бы мы попросить взаймы.
– Ведь завтра придет мадемуазель Мондье, – сказала Берта, – а потом, мне кажется, что хорошо бы отыскать Владислава. Он предан Мишелю, он бы, возможно, помог.
– Я боюсь сама же всех нас выдать.
– Владислав никому не сболтнет, это не такой человек…
– Ты, вероятно, права, завтра пошлю записку в дом князя, Владислав, скорее всего, живет там.
– Почему бы не поручить разговор Бобино? Мне кажется, это лучше, чем письмо.
– Верно. Я об этом как-то не подумала. Вообще совсем потеряла голову.
Сестры молча работали, время от времени слышался кашель Марии или вздох Мишеля, забывшегося тяжелым сном в комнате, где он помещался вместе с Бобино.