Секретарь обкома
Шрифт:
Так и решил, так и ответил девушкам, когда они снова подошли после окончания смены.
До семи вечера — до часа сбора в Доме культуры — времени оставалось ещё много. Пошел к реке, сел там на лавочку на каменной площадке, возле балюстрады, где несколько дней назад стоял его отец, и тоже стал смотреть на город, раскинувшийся по речным берегам. Сашеньке Старгород очень нравился. Каждый раз, когда приезжали с нею сюда, Сашенька восторгалась старгородскими древностями — церквами, хранившими драгоценную роспись Феофана Грека и Андрея Рублева, могилами гордых старгородских князей, которые так и не подпустили к городу ни мрачных скандинавов, морских королей-разбойников ярлов, не
«Сашенька, Сашенька, Сашка!..» — повторял про себя Александр, и в сердце щемило, и было так жаль утраченного, прошедшего и безвозвратно ушедшего, что закрыл бы глаза и не открывал бы, уснул бы и не просыпался.
Долго бродил над берегом, следил за тем, как ласточки-береговушки прямо с неба, смаху, влетают в свои норки, просверленные в песчаных обрывах, и затем с пронзительным острым писком вновь вырываются на волю, устремляясь к небу. Смотрел, как рыбаки тянут невод. Они долго заводили его с двух лодок, охватывая им чуть ли не полреки, долго тащили, перекрикиваясь и переругиваясь, с лодки на лодку и с лодок на берег. Трудов было много, волнений ещё больше, а добычи — две или три прутяных корзины белесой мелкоты.
В седьмом часу отправился в детский сад. Там на лавочке в палисаднике его уже дожидались Галя Гурченко и Сима Жукова.
— Хотели взять вашего Павлика, — сказала Галя Гурченко. — Но нам его не отдали.
Заведующей уже не было, были дежурные няньки и сестра. Сестра сказала:
— Какие хитрые! Так всякие будут приходить да и хватать чужих ребятишек…
— Мы не чужие, — степенно ответила Сима Жукова. — Это ребенок из нашего цеха.
Павлушка был парнем спокойным и компанейским, — сказывалась предыдущая жизнь в яслях. Он охотно отправился в общежитие. Там ему натащили для развлечения множество разнообразных предметов: ломаный будильник, гитару с разбитой декой, ломаный электрический кофейник, большую куклу с отломанной рукой, истрепанные журналы мод, неработающий старый патефон; все было битое, рваное, ломаное и, может быть, поэтому особенно интересное.
— Я уйду на часок, Павлик, — сказал Алек-садр. — Ты здесь побудешь с молодыми тетями?
— Побуду, — согласился Павлушка, занятый осмотром раскинутых перед ним сокровищ.
Вечер начался с концерта самодеятельности. Девушки постеснялись сесть рядом с Александром, и он одиноко торчал во втором ряду — справа и слева от него было по одному пустому месту. Он слушал певиц, смотрел на лихих танцоров, улыбался наивным фокусам доморощенных фокусников и ещё более наивным остротам конферансье, обязанности которого выполнял электромонтер из цеха. Были, конечно, и акробаты. Четверо ребят работали, как подлинные профессионалы, чисто, легко и весело. В черных обтянутых костюмах Александр их не узнавал, хотел спросить, кто они, — но ни справа, ни слева соседей не было.
После первого отделения устроили
— Куда же вы, Александр Васильевич? Сейчас танцы будут.
— Да я танцор-то какой? А кроме того, надо сына проведать.
— С Павликом все в порядке, — сказали ему. — Девочки уже ходили смотреть. С ним сидят по очереди.
Согласился ещё немного побыть, — и снова от него все отошли. Понял, что существует, видимо, неписаный закон, в согласии с которым девушки во время таких вот публичных событий должны вести себя соответствующим образом, а именно: только в том случае каждая из них может быть с молодым человеком, если не побоится людской молвы; а не побоится лишь та, которая свои отношения с этим человеком определила, то есть его невеста; с чужим же можно быть, не опасаясь молвы и не теряя своего достоинства, лишь во время танцев.
И в самом деле, как только начались танцы, к нему стали подходить одна за другой: «Ну, Александр Васильевич, ну что же вы сидите? Пойдемте, приглашайте…»
— Танцор-то я какой! — повторял Александр. — Еще ноги вам оттопчу.
— Ничего, у нас все такие танцоры. Пошел с полненькой Галей Гурченко, покрутился по залу.
— Вы же замечательно танцуете! — восхищалась Галя. — А говорили: ноги оттопчете. Какой вы! Ни разу даже не наступили. Водите, что бог.
— Все-таки бог, наверно, лучше водит. — Александр шутил. Но на душе у него не было спокойно. Он ощущал свою неправоту перед памятью Сашеньки, Не надо было соглашаться, не надо было приходить сюда.
Неожиданно в веселой толчее он увидел ту девушку с голубыми глазами и локонами из белого золота. Почему-то он ее так и не встречал все это время в цехе.
— Кто она? — спросил Александр свою партнершу, указывая глазами на голубоглазую.
— Это Майя Сиберг. Аппаратчица.
— А почему ее никогда не видно в цехе?
— Наверно, потому, что она этот месяц в вечернюю смену работает.
После перерыва снова два места возле Александра пустовали. Едва дождался следующего антракта и, стараясь сделать это как можно незаметнее, скользнул к выходу. Черное небо было в крупных звездах. Теплый июльский воздух пах резедой и душистыми табаками. В клумбах стрекотали кузнечики и мерцали светляки.
Нашел общежитие, нашел комнату, где должен быть Павлушка. За прикрытой дверью было тихо, постукивали часы-ходики. Приотворил дверь: Павлушка спал прямо перед ним на постели; загородив свет ночной лампочки газетой, возле него сидела и читала книгу… да, это была, конечно же, она, Майя.
Удивленный, вошел, сказал:
— Добрый вечер. Но вы же были на танцах. Я видел…
— Да, я была. — Отложив книгу, Майя поднялась со стула. — Но после танцев наступила моя очередь дежурить. Мы так написали на бумажках, и я вытащила из Галиной шляпы третью очередь. — Девушка смущалась, густо краснела, как было в первый раз, тогда, в бытовке.
— Спасибо, — сказал Александр. — Большое спасибо. Мы сейчас отправимся. А вы спешите на вечер. Там ещё долго…
— Как? Вы уходите? А ещё придет дежурить Сима, потом Нина, Валя…
— Нет, нет, мы поедем. А то автобусы перестанут ходить.
Александр стал одевать сонного Павлика; тот не просыпался, только недовольно хныкал и валился на подушку.
— Очень беспокойство мальчику, — сказала Майя. — Может быть, лучше ему остаться. А утром мы его привезем. Завтра на работу не надо, завтра воскресенье.