Секретные архивы НКВД-КГБ
Шрифт:
На самом же деле никаких прыжков не было, ни о какой свободе он не думал и руководствовался только одним — страхом, жутким страхом оказаться в лапах КГБ. И хотя на дворе была так называемая «оттепель», Рудольф прекрасно понимал, что означает изменение его маршрута, что в лучшем случае его ждет увольнение из театра, а в худшем — тюремная камера. Ведь от статьи 121-й ему не отвертеться, а это — лишение свободы на срок до пяти лет. Так что Нуреев выбирал свободу не в политическом, а в чисто физическом смысле слова — он не хотел жить за решеткой.
Не будем лукавить, оставаясь на Западе, Нуреев выбирал и
А теперь — об операции, проведенной сотрудниками КГБ. Началась она 15 июня 1961 года, когда в посольство СССР во Франции срочно вызвали директора театра Георгия Коркина и сотрудника КГБ Виталия Стрижевского, который числился заместителем руководителя гастрольной поездки.
Вот что рассказал об этом следователю Коркин. Кстати говоря, в Большой дом он явился уже как бывший директор. И хотя Георгий Михайлович в цепочке безответственных лиц, занимавшихся вывозом Нуреева, был самым последним, наказали, как водится, прежде всего «стрелочника».
— Гастроли в Париже заканчивались 15 июня, а 16-го утром мы должны были вылететь в Лондон, — рассказывал Коркин. — И вдруг в последний день пребывания во Франции ни свет ни заря меня вызвали в посольство. Именно вызвали, а не пригласили! Вместе со мной затребовали и Стрижевского. Примчались, ждем... Я-то думал, что будут хвалить за успешные выступления, а нам объявили, что есть решение Москвы (именно так и сказали — Москвы, а не Министерства культуры или кого-либо еще) о немедленном откомандировании Рудольфа Нуреева в Советский Союз. Я пытайся возражать, говорил, что Нуреев блестяще танцевал в Париже, что о нем писали все французские газеты, что его с нетерпением ждут в Лондоне, что его отсутствие скажется на выступлении всей труппы, но мне в категорической форме заявили, что это решение окончательное и обсуждению не подлежит.
— И как вы действовали? — поинтересовался Валдайцев.
— Так, как мне велели. А сценарий, должен вам сказать, был довольно странный: мне было предложено объявить об этом решении в аэропорту, причем в тот момент, когда вся труппа будет проходить паспортный контроль перед посадкой в лондонский самолет. Я считал, что это неразумно, что это не только повергнет в шок самого Нуреева, но и может вызвать международный скандал — ведь вокруг огромное количество иностранцев, и мы не в Шереметьеве, а в JIe-Бурже. Но меня никто не слушал.
Рано утром вся труппа отправила свой багаж на лондонский рейс, среди прочих были чемоданы Нуреева В них, кстати, ничего не было, кроме театральных костюмов и... игрушек. Да-да, огромного количества детских игрушек! Судя по всему, в родительском доме их не хватало, и теперь Рудольф восполнял для себя этот недостаток.
Перед выходом на летное поле я вызвал Нуреева из очереди и сказал, что его срочно отзывают в Москву для участия в очень важном концерте. С ним летит один из администраторов, переводчица и двое рабочих сцены.
«Этого не может быть!» — воскликнул Нуреев. Ему сразу стало плохо, он сильно побледнел, ослаб и едва не упал. Тут же подбежали наши люди, стали его
— Да-да, его состояние было близко к обморочному, — подтвердил на том же допросе Виталий Стрижевский. — Потом он пришел в себя, говорил, что не хочет в Москву, что хочет быть с труппой и должен выступать в Лондоне. Мы просили его взять себя в руки, понять, что Москва есть Москва, и мы ничего сделать не можем, что концерт в столице очень представительный, что билет на рейс Москва—Лондон для него уже заказан... На какое-то мгновение он в это поверил, стал сетовать, что его костюмы улетают в Лондон, и в Москве ему не в чем будет танцевать.
Тем временем заканчивалась посадка на лондонский самолет, и Нуреев попросил разрешения попрощаться с труппой. Вместе с работником посольства Романовым я проводил его к самолету, он со всеми тепло попрощался — и мы вернулись в зал ожидания. В мою задачу входило обеспечить посадку Нуреева в самолет Аэрофлота, а потом догонять труппу.
Мы зашли в кафе, заказали кофе, но Нуреев пить отказался. Он был страшно взвинчен и нервозен, поэтому мы не спускали с него глаз. И вдруг в кафе появилась Клара Сэн! Нуреев вскочил и подбежал к ней.
— Кто такая Клара Сэн? — уточнил следователь.
— Его поклонница, — ответил Стрижевский. — Молодая, красивая девушка, по слухам, дочь чилийского миллионера. Она не отходила от Нуреева чуть ли не с первого дня гастролей. Мы считали, что именно из-за нее он пропадает по ночам и в гостиницу возвращается под утро.
— Вы знали о его отлучках и ничего не предпринимали? — посуровел следователь.
— Как это не предпринимали?! — возмутился Коркин. — Еще как предпринимали! Я не раз беседовал с ним на эту тему, требовал, увещевал и даже угрожал. И знаете, что он мне отвечал? «Если вы подчините меня общей дисциплине, я покончу жизнь самоубийством!» Каково, а? Между нами говоря, на будущее я решил никогда больше не брать его за границу.
—Я тоже делал ему замечания, — поддержал Стрижевский, — просил не пропадать по ночам и прекратить общения с сомнительными личностями. На что он отвечал, что лучше вообще не жить, чем жить по регламенту.
Капитана Валдайцева очень интересовало, что это за сомнительные личности, из-за лишения общения с которыми Нуреев был готов покончить жизнь самоубийством. Ответить на этот вопрос не смог ни главный художник театра Симон Вирсаладзе, ни заведующий балетной труппой Владимир Фидлер, ни главный администратор Александр Груцзинский. Совершенно неожиданно, назвав вещи своими именами, все прояснила партнерша Нуреева, известная балерина Алла Осипенко.
—Хочу подчеркнуть, — сказала она на допросе, — что Нуреев был только моим партнером и никаких личных отношений у меня с ним не было... Да и не могло быть,—добавила она после паузы. — И дело не в том, что он был грубияном, хамом и зазнайкой, — за это его в труппе не любили, но за талант и одаренность все эти выходки прощали. Хамил он буквально всем, авторитетов для него не существовало. Нуреев знал, что он талантливый и одаренный танцовщик. Знал и беззастенчиво этим пользовался, считая себя незаменимым. Однажды он даже нахамил постановщику «Легенды о любви» Юрию Григоровичу, и тот снял его со спектакля.