Секретные поручения 2. Том 2
Шрифт:
– Журбинский! К телефону! Срочно!
Лицо агента на мгновение утратило травоядное выражение. Ведь всем сорока пяти сотрудникам отлично известно, что он сейчас занят и ни на какие звонки отвечать не будет, если бы даже звонила сама королева английская.
– Меня нет! – сказал агент Журбинский, приоткрыв дверь.
Клиенты молча смотрели ему в спину.
Даже сама королева английская…
– Это звонит знакомый вашей матери, дядя Коля! Вы же сами просили, чтобы…
– Да, я помню! – рявкнул агент Журбинский.
Его мама умерла очень давно, и среди ее
– Сейчас подойду!
Улыбнувшись, он добавил:
– Буквально четыре секунды.
Последняя фраза предназначалась клиентам. После этого агент Журбинский исчез.
Супруги Мотылины, чьи сумочку и кейс распирали тридцать девять тысяч пятьсот долларов наличными, и супруги Резневы, в чьих карманах и бумажниках цвели болотной зеленью еще пятьдесят восемь тысяч, а также Колтух, у которого с собой были только сто пятьдесят российских рублей мелкими купюрами, – никто из них никогда больше в жизни не увидел агента Журбинского. Сотрудница агентства, которая пригласила Журбинского к телефону, видела, как он прошел к столу, где в обеденный перерыв обычно пили кофе, взял лежащую у аппарата трубку, поднес ее к уху, сказал: «Слушаю» – и почти сразу бросил ее на рычаг. После этого он надел пальто и бегом выбежал на улицу.
Иван Николаич, наблюдавший эту сцену из-за стеклянной перегородки, где он устроился со своей папочкой и мобильником, вышел и обеспокоенным голосом спросил:
– Что это все значит? Куда он пошел?
– Не знаю, – ответила сотрудница.
– Кто звонил?
– Какой-то дядя Коля.
Лицо директора постепенно окрасилось в цвет сливы, а его голос понизился до страшного предынфарктного шепота.
– Какой еще дядя?.. У него же клиенты! Девяносто восемь «кусков» сидит в кабинете! А документы! А справки!!
– Он всех, кажется, предупреждал… А вас нет?.. – Сотрудница была явно озадачена. – Еще когда Журбинский только пришел сюда работать, в первый же день, кажется… Ну да, точно. Он сказал, что ему может позвонить какой-то дядя Коля, знакомый его мамы. И что если он позвонит, то ему – Журбинскому то есть – надо обязательно об этом сказать. Если даже он будет лежать при смерти. Неужели он вас не предупреждал, Иван Николаич?
Директор коротко и смачно выругался, из чего можно было понять, что его агент Журбинский ни о чем таком предупредить не успел.
Самойлов положил трубку, аккуратно утопив пластмассовые рычаги в корпус телефонного аппарата. Прокурор Рахманов смотрел на его руку, представляя, как с такой же спокойной и мастеровитой обстоятельностью этот человек утапливал лезвие ножа в Синицына, Рогова, Лопатко, Седову и двух бомжей, фамилий которых он не помнил. Только тут – щелк, разговор окончен. А там – хрясь, окончена жизнь. Пять жизней. Это только то, что известно. А гуманное государство отменяет смертную казнь…
– Ну что? – встрепенулся прокурор. – Он хоть ответил что-нибудь?
– Нет, – сказал Самойлов.
– Так… Не понял, – Рахманов беспокойно оглянулся на Курбатова, потом снова впился взглядом в Самойлова.
– Он и не должен был ничего отвечать, – спокойно ответил Самойлов. – Только моя реплика. Или вообще без реплики. Звонил дядя Коля – и все. И клиент бежит в условленное место.
Рахманов снова оглянулся на важняка. Тот коротко кивнул. Они втроем сидели в прокурорском кабинете, расчерченном яркими солнечными параллелограммами и трапециями. За дверью неподвижно застыли пятнистые, как пантеры, кряжистые фигуры с автоматами. Под окном вдумчиво покуривал «Винстон» их пятнистый клон, а за несколько автобусных остановок отсюда два черных «Форд-транзита» с гудящими под капотами вентиляторами застыли в конце узкой улочки, обозначенном знаком «Тупик», и еще одна группа пятнистых под предводительством трех людей в штатском тихой рысью перемещалась в направлении безымянного пустыря.
Черный брикет коротковолновой рации, лежавший под рукой Курбатова, внезапно и бурно ожил.
– Второй на связи! – прохрипела рация голосом подполковника Суровца. – Группа на месте.
– Клиент направляется к вам, – сообщил Курбатов. – Минут пять – семь.
Рахманов встал из-за стола и прошелся к окну и обратно, покосился на Самойлова. «Как все странно», – думалось ему. Очень, очень странно. Такое же чувство, наверное, испытывали палеонтологи, впервые откопавшие череп динозавра. Мифический дракон, Змей Горыныч, герой сказок и былин… И вот тебе раз – надо мириться с объективным фактом его существования. Придумывать ему длинное латинское имя, классифицировать, вносить в списки и реестры, переписывать всю историю эволюции. Ох, тяжелая работа!..
Не должно существовать никакого такого Самойлова, наемного убийцы, исполнителя воли заокеанских агентов, героя глупых бабушкиных сказок. Любой здравомыслящий работник правоохранительных органов скажет вам, что не бывает никаких агентов, никаких киллеров и хилеров, никаких транснациональных заговоров! Чушь собачья. Есть бытовуха. И еще – бытовуха, сдобренная пьянью. И – бытовуха, возведенная в квадрат. И все. Все! А Петровский начал разводить романтику, бондиану, «юлиансеменовщину»… Доставучий хлопец… Но ведь – достал. Череп дракона. Зубы, клыки. Закопченные пламенем челюсти. Вот оно все – перед ним, перед Рахмановым. И он, Рахманов, будет не он, если не подведет под эти ожившие сказки научную основу, не перепишет наново теорию эволюции, сохранив при этом обычное выражение лица…
О существовании зарубежной агентуры в общем-то было известно давно, но игра велась тонкая, резких движений не терпящая, потому иногда приходилось сдерживать пыл некоторых молодых работников, ищущих подвигов и громких дел…
Вот так, пожалуй. Чуть подредактировать, и в качестве основного тезиса… Вполне.
Брикет рации издал приглушенный хрип.
– А вот и выпуск последних новостей, – холодновато произнес Курбатов, щелкая тумблером на панели.