Секреты Штази. История знаменитой спецслужбы ГДР

Кёлер Джон

Секретарша и адвокат

Элли Баркзатис издала пронзительный, душераздирающий вопль, когда прокурор Вольфганг Линднер потребовал вынести ей и ее другу Карлу Лауренцу смертные приговоры за шпионаж. Это произошло днем 23 сентября 1955 года. Тридцать один день спустя оба они были мертвы. В дрезденской тюрьме их обезглавила та же гильотина, которой пользовались еще нацисты. Баркзатис было сорок три года, а ее друг был на семь лет старше. Их тела тут же кремировали. Судебный процесс по их делу, который проходил в Восточном Берлине, был закрытым. Сведения о приговоре и казни имели гриф «совершенно секретно». Никто не знает, что произошло с их пеплом.

Элли Баркзатис и Карл Лауренц подружились в 1949 году, когда они работали в министерстве промышленности. Она была одинока, не очень привлекательна внешне, но умна и отзывчива. Вежливые, культурные манеры Лауренца были под стать его

внешности. Оба были членами СЕПГ. В апреле 1950 года Баркзатис назначили на должность, о которой можно было только мечтать — должность секретаря и административного помощника премьера ГДР Отто Гротеволя. А вот в жизни Лауренца наступила черная полоса: его исключили из СЕПГ за политическую неблагонадежность. Ранее он состоял в социал-демократической партии. После исключения из партии Лауренца уволили и с работы в министерстве. Поскольку заниматься юридической практикой ему было запрещено, он решил зарабатывать себе на жизнь журналистикой, сотрудничая с различными газетами в Восточном и Западном Берлине.

Накануне Нового, 1950, года женщина осведомитель Штази под псевдонимом «Грюншпан» заметила двух своих бывших знакомых, Баркзатис и Лауренц, в кафе. Осведомительница заметила, как Баркзатис украдкой передала Лауренцу несколько папок. «Грюншпан» сообщила об этом в Штази лишь десять дней спустя. На основании ее рапорта было начато расследование, которое продолжалось четыре года. Гротеволь ценил Баркзатис как чрезвычайно трудолюбивую и преданную делу сотрудницу, и Штази приходилось считаться с этим. Целый год расследование шло неофициально, втихую. Если бы Баркзатис занимала какой-либо другой пост, Мильке, не колеблясь ни минуты, приказал бы арестовать ее и ее друга. И тогда его следователи выбили бы из них в застенках Хоэншёнхаузена нужные показания.

Ближе к концу 1951 года Мильке официально санкционировал операцию «Сильвестр». За Баркзатис и Лауренцем было установлено постоянное наблюдение; их корреспонденцию перлюстрировали. Сотрудники Штази не упускали из вида даже детали личной жизни Баркзатис и Лауренца, а также их друзей. В окружение этой женщины было внедрено не менее пяти осведомителей, одна из которых (псевдоним — «Лина») работала в одном отделе с ней. Штази даже запросила помощи у КГБ. Однако все эти усилия были безрезультатными, пока одному офицеру не пришла в голову гениальная идея: в ноябре 1954 года «Лине» было приказано положить потерявшие актуальность документы в специально промаркированный конверт и запечатать его. Отбывая в служебную командировку, подстроенную Штази, «Лина» отдала конверт Баркзатис на хранение, сказав, что заберет его, когда вернется. Забрав конверт через несколько дней, «Лина» заметила, что это был уже другой конверт. Адрес на нем был напечатан заново. «Лина» тайком взяла образцы машинописи с машинки, которой пользовалась Баркзатис, и передала все в Штази. Специалисты установили, что оба шрифта совпадают. Однако Штази нужно было поймать Баркзатис с поличным. Другой осведомитель тайно взял отпечаток ключа к сейфу в приемной Гротеволя, где работали Баркзатис и «Лина». План состоял в том, что «Лина» должна была в определенный день уйти с работы пораньше и тогда у Баркзатис появилась возможность проверить содержимое сейфа: ведь она оставалась одна. Сотрудники Штази рассчитывали, что она возьмет секретные документы домой, чтобы там снять с них копии. После ухода Баркзатис домой сотрудники Штази должны были прийти в служебный кабинет и проверить наличие документов в сейфе согласно описи. Вечером 6 декабря 1954 года «Лине» дали дубликат ключа и велели проверить его. Она сообщила, что ключ не подходит. Два сотрудника Штази явились в офис и выяснили, что дубликат был изготовлен неправильно. Сотрудники решили посвятить в это дело начальника охраны здания, взяв с него подписку о неразглашении. У начальника имелся запасной ключ. Сейф был открыт, и, к великой, досаде контрразведчиков, все документы оказались на месте. В Штази были настолько уверены в успехе операции, что уже на этот вечер планировали арест Баркзатис. Наконец, почти три месяца спустя, 3 марта 1955 года «Лина» уцидела, как Баркзатис украдкой вложила доклад о подготовке к Лейпцигской промышленной ярмарке между страниц делового журнала, который унесла домой.

Сорок сотрудников Штази окружили многоквартирный дом в Кёпенике, пригороде Берлина, где жила Баркзатис, рано утром 4 марта. Баркзатис арестовали и доставили в тюрьму Хоэншёнхаузен. Лауренца арестовали несколько часов спустя, после того как он вернулся из западного сектора Берлина. На глазах следивших за ним сотрудников госбезопасности Лауренц встретился в Западном Берлине с двумя мужчинами, которых они опознали как агентов организации Гелена, западногерманской разведки, работавшей в то время под контролем ЦРУ.

Баркзатис и Лауренца допрашивали, не стесняясь в средствах

воздействия, до начала июня трое сотрудников Штази, лейтенанты Герхард Ниблинг, Карли Кобургер и Вилли Дамм, — все они впоследствии дослужились до генералов. Сразу же после ареста Баркзатис допрашивали восемнадцать часов подряд. Такому же допросу подвергся и Лауренц. Затем допросы проводились, как правило, ночью и длились около шести часов. После двух допросов Лауренца 27 и 29 марта лейтенант Ниблинг написал: «Обвиняемый начал вести себя провокационно, сравнивая государственный секретариат государственной безопасности Германской Демократической Республики с фашистским гестапо и СД. Он заметил, что в госсекретариате госбезопасности с арестованными обращаются хуже, чем в СД и гестапо». Не удивительно, что Лауренц сознался в том, что был шпионом, почти сразу. И все же он продержался почти два месяца, прежде чем выдал все известные ему факты и имена западногерманских разведчиков, которые выходили с ним на связь. Однако до самого конца Лауренц старался выгородить свою подругу, говоря, что она не знала о его шпионской деятельности, но полагала, что информация, передаваемая ею, нужна была ему для написания газетных статей.

Какова же была в действительности степень вины Элли Баркзатис? Что же она выдала такого, что заслужила смертную казнь? Невероятно, но в протоколах допросов не содержится ни единого упоминания о том, что она передала Лауренцу материал, который можно было бы рассматривать как реальную угрозу безопасности коммунистического государства. Она просто рассказывала Лауренцу о письмах, которые поступали в приемную от населения, жаловавшегося на нехватку продовольствия; о некомпетентном руководстве, порождавшем массу проблем в промышленности; об изменениях в составе правительства, о гостях с Запада, приходивших к премьер-министру Гротеволю. Абсурдность всех коммунистических режимов состояла в том, что такие малоценные крохи информации считались государственной тайной.

Следует упомянуть о том, что Баркзатис и Лауренц отказались от услуг адвокатов, В этом не было смысла, поскольку все восточно-германские адвокаты состояли в СЕПГ и вердикт был предрешен. Органы юстиции послушно выполняли все установки партии и органов госбезопасности. Судебный процесс продолжался в общей сложности четырнадцать часов. Председатель суда Вальтер Циглер, коммунист 30-х годов, перешедший затем автоматически в СЕПГ, время от времени разражался злобными тирадами и просто кричал на обвиняемых. После того как прокурор потребовал смертного приговора, Баркзатис на какое-то время потеряла над собой контроль, но затем собралась с силами и произнесла семиминутную речь в свою защиту. Она признала свою вину и просила о снисхождении, чтобы ей позволили искупить вину трудом на благо социалистического отечества.

Красноречивое выступление Лауренца длилось двадцать минут. Он сказал суду, что работал не покладая рук всю свою жизнь, пока его не исключили из партии и внесли в «черный» список. «Я считал СЕПГ ответственной за то, что она разрушила мое благополучие, и встал в ряды оппозиции. Если бы меня не лишили права на работу, я бы не сидел сегодня здесь на скамье подсудимых». Голос Лауренца был тверд. Он сказал, что сознает, что должен быть сурово наказан. «Но я прошу высокий суд руководствоваться соображениями гуманности, принципы которой лежат в основе законодательства Германской Демократической Республики». Он сказал также, что в тюрьме будет трудиться изо всех сил, чтобы загладить свою вину. «Я все еще могу внести свой вклад в созидательный труд в моей стране. Мертвый Лауренц никому не принесет пользы, и я прошу вас проявить милосердие». Председатель Циглер саркастически прорычал: «Это все?». Лауренц сказал «да», и суд удалился на совещание, чтобы возвратиться уже через пять минут. Циглер и два члена суда, Герда Кляйне и Г. Левенталь застыли в зловещей тишине. «Именем народа», — упали в эту свинцовую тишину слова Линднера, зачитавшего смертный приговор.

После объединения Германии, в апреле 1994 года, судье Герде Кляйне было предъявлено обвинение в нарушении процессуальных норм. Однако оно не имело отношения к этому процессу. Ее обвинили в том, что она выносила излишне суровые приговоры тем, чья вина состояла лишь в выражении желания эмигрировать. «Ее задача состояла в том, чтобы избавляться от политических оппонентов», — заявила судья Инкен Шварцман, но затем добавила, что у Кляйне есть и смягчающий фактор: она служила партии не за страх, а за совесть. Кляйне приговорили к двум годам условно, штрафу в 4000 марок-(2500 долларов) и 160 часам общественно-полезных работ. Судьи Циглер и Левенталь умерли еще до объединения Германии. Смерть избавила их от ответственности. Что касается прокурора Линдера, то ему нельзя было предъявить никакого обвинения, ведь приговоры выносил не он, но в 1994 году дрезденский суд приговорил его к шести месяцам тюрьмы за жульничество на выборах.