Секс и эротика в русской традиционной культуре
Шрифт:
Как известно, первые три дня после родов наиболее опасны не только для роженицы, но и для младенца. Эти представления закрепились в сюжетах быличек о новорожденных, «подмененных» чертями, банниками, домовыми. По сути, мы сталкиваемся с «зеркальным отражением» сюжетов о вынутом плоде. Схожи и подмены, которые совершают, по рассказам, нечистые силы — подкладывают веник, осиновое полено, куклу. Узнать подмененного можно несколькими способами, совпадающими чаще всего со способами определения жизнеспособности младенца («жилец — нежилец»). Если после родов он громко кричал — будет жить, если молчал или хныкал — подмененный или «не жилец». [451] При подозрении подмены его клали на порог в доме, закрывали осиновым корытом и трижды рубили корыто топором — если ребенок умирал, считали, что предположение подтвердилось. [452]
451
Провинция: ОБ-1, л. 133. Зап. А. В. Черных в д. Урталга Куединского р-на в 1994 г. от группы женщин.
452
Там
«Одна баба родила парня да на второй день мыть его пошла. А воды-то в бане нет, она его на лавку положила, а сама за водой побежала. Приходит, а парнишка-то под лавкой лежит. Когда его достала, совсем не такой оказался, какой был. Они осиновое корыто сделали, сверху им ребенка накрыли и рубили до трех раз. Через день помер. Стало быть, ребенок подмененный был. А раз подмененный, то не жилец». [453]
Если подмена обнаруживалась в течение трех дней, родители с помощью любого «знающего» могли выменять ребенка обратно.
453
Провинция: НП-22, л. 131. Зап. М. Ивановой в с. Большие Кусты Куединского р-на в 1989 г. от М. А. Кустовой, 1923 г. р.
«У нас у бабушки был сын. Ваней его звали. Она его родила дома. Потом она истопила баню… В бане-то холодной воды нету, ребенка-то положила, пошла — ведерко воды принесла… Ребенок ревет… День и ночь ревет… И вот пришел цыган… глядит на ребенка и говорит: «Ой, Танюша, Танюша, это не твой Ванюша. Давай топи баню, я тебе его выменяю. В какой ты его бане сменила?» — «Да, — говорит, — в своей бане». И баню стопила. На третью баню ребенка только достали… Первую баню он [цыган], значит, делал, ему его не отдали — то свиненка, то голубенка, то веник сухой выбросят. На вторую баню так же. На третью баню выменял… «Вот, — говорит, — на тебе Ванюшу. Это у тебя, — говорит, — был не ребенок, а веник, — говорит, — был». Веник был брошен. Вот он и шумел, веник-то. Ревет. Качает — ревет, молоком кормит — ревет. Он сухой, шубуршит, а кажется — ребенок ревет. А ребенка всего измучили. Вон, чуть тепленький. Так трое суток спал. Парень был. Банник его подменил, пока она за водой ходила». [454]
454
Провинция: НП-4, л. 35. Зап. К. Э. Шумовым в с. Искор Чердынского р-на в 1988 г. от Т. М. Поповой, 1899 г. р.
Дети, считавшиеся подмененными, не могли попасть в рай, даже если были окрещены и умирали в возрасте двадцати — тридцати лет. Но чаще всего в Северном Прикамье разрабатывался сюжет, в котором подмененыш не рос. Мать при этом уже больше не могла иметь детей, так как была вынуждена кормить молоком подмененного. По представлениям крестьян, наличие грудного молока у женщины предохраняло ее от беременности даже при условии регулярного ведения половой жизни.
Наиболее полно в прикамских традициях проработан сюжет о возвращении в родительскую семью подмененной банником девушки после ее сватовства или заключения брака с парнем. Вероятнее всего, главным условием возвращения в мир живых для подмененных или украденных чертом было прохождение через обряд семейного цикла.
«Родился ребенок и не растет. Ест, а не растет. Поповский ребенок-то был. Восемнадцать лет пролежала в колыбели девочка, да такой и осталась. Потом у той семьи, как наступит двенадцать часов, в малой избе свет зажигается. Утром приходят — никого нет, а полы вымыты, все чисто. Работника попова послали туда ночью посмотреть. Пришел он, залез на печку. Открывается половица, девушка приходит красивая, начинает прибираться. Потом говорит: «Ну, выходи, молодой человек, или боишься? Выходи, бери меня замуж». — «Ты, может, чертовка?» — «Нет». — «А венчаться будем?» — «Хоть сейчас». Пришли к попу: «Венчай нас!» Обвенчал. Девушка в избе сидит и спрашивает: «Что в зыбке-то?» — «Ребенок». — «А сколько лет ребенку?» — «Да вот уж восемнадцать лет не растет». Девушка взяла ребенка на руки, перекинула через левое плечо — тот поленом обернулся. «Я — ваша дочь, — говорит, — меня чертовка украла и восемнадцать лет воспитывала. И приданое припасла». Под пол пошли — там сундук стоит». [455]
455
Провинция: НП-12, л. 12. Зап. М. Ивановой в с. Большие Кусты Куединского р-на в 1989 г. от Е. П. Лакомовой, 1918 г. р.
Любопытной версией сюжета является повествование, в котором черт отпустил парня из услужения, когда тому пришла пора служить в армии.
«Баба одна рожала в бане. У ей парня-то и забрали черти. А может, она его и кляла. Вот он отслужил у черта восемнадцать годков, тот его вроде на побывку отпустил. У того все пальцы в кольцах, столь наработал. Черт-то его в армию отпустил. Сходил парень в армию, а с родителями не остался, к черту обратно ушел». [456]
456
Из личного архива К. Э. Шумова. Зап. К. Э. Шумовым в д. Большие Долды Чердынского р-на в 1987 г. от А. Н. Миковой, 1909 г. р.
Последним существенным элементом родильного обряда было очищение повитухи и роженицы. Нечистота роженицы и ее неустойчивое положение между жизнью и смертью продолжались в народных представлениях от сорока дней до трех месяцев после родов: «Она сорок дней в гробницу смотрит», [457] «У рожинки двенадцать недель гробница открыта». [458] В связи с этой особенностью послеродового периода усиливались ритуальные запреты: матери новорожденного не разрешалось есть со всеми за столом, [459] неделю после возвращения в избу нельзя было ходить в баню и доить корову, [460] двенадцать недель запрещалось общаться с незнакомыми. [461] Окончательно очищение роженицы и повитухи, а с ним и отмена запретов, происходили после ритуала «размывания рук», который до сих пор встречается в Прикамье повсеместно. В ходе его роженица и повитуха по очереди поливали друг другу на руки, после чего последняя получала в подарок платок, отрез ткани, обувь, мыло или полотенце. Чаще всего «размывание рук» происходило после крещения ребенка.
457
Провинция: ОБ-1, л. 141. Зап. А. В. Черных в д. Урталга Куединского р-на в 1994 г. от группы женщин.
458
Подюков. Зап. в с. Дуброво Еловского р-на.
459
Зеленин Д. К.Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского Географического общества. Вып. 3. Пг., 1916. С. 1046.
460
Провинция: ОБ-1, л. 120. Зап. Е. Щукиной в с. Берёзовка Берёзовского р-на в 1990 г. от В. Г. Пирожковой, 1920 г. р.
461
Подюков. Зап. в Еловском р-не.
Ход родильного обряда, зафиксированный в Прикамье, показывает, что в различных локальных традициях существует единая система представлений о беременной женщине, роженице и новорожденном.
C. M. Толстая
СИМВОЛИКА ДЕВСТВЕННОСТИ В ПОЛЕССКОМ СВАДЕБНОМ ОБРЯДЕ
Мотив «перехода», смены биологического и социального статуса, являющийся, по общему мнению, смысловой доминантой свадебного обряда как типичного rite de passage, относится прежде всего или почти исключительно к невесте. Хотя жених тоже претерпевает подобные перемены, им не придается большого значения, и символическое «оснащение» темы жениха в обряде не идет ни в какое сравнение с семантической и символической разработкой темы невесты. Девственность невесты и ее утрата являются драматическим стержнем всего ритуала и в качестве такового получают многократное кодирование в разных системах символов: предметных, акциональных, цветовых, растительных и т. д. В данной статье рассматривается один из кульминационных актов свадебного обряда, особенно насыщенный символикой девственности, — ритуал определения «честности» невесты при встрече молодых в доме жениха, во время или после первой брачной ночи и в другие моменты свадьбы. Фактической базой статьи послужили записи из более чем ста сел Полесья, хранящиеся в Полесском архиве Института славяноведения и балканистики Российской академии наук. Наличие подобного систематически собранного материала по одной, хотя и неоднородной культурной традиции дает возможность представить системуиспользуемых символов, т. е. выявить ряды символов с общей субстанциональной природой (предметные, растительные и т. д.), общей семантикой и мотивировкой («синонимические» ряды символов) и общей прагматикой (изофункциональные ряды символов), а также прояснить сам механизм символизации и характер варьирования символа.
В качестве вербальных знаков девственности невесты в полесских говорах используется главным образом лексика со значением моральной оценки. Невеста, сохранившая невинность до брака, называется честная, хорошая, скромная, ловкая, добрая, правильная, праведная, справедливая, совестная, законная,но также и чистая, целая, девочка (девка);невеста, утратившая невинность до брака, — нечестная, плохая, худая, гадкая, недостойная, несовестная, непотребная, гуляка (прогулянная), покрыткаи т. п. В системе невербальных символов этим обозначениям соответствуют прежде всего акциональные элементы, направленные, с одной стороны, на прославление, величание и чествование «честной» невесты и ее родителей, с другой — на осуждение, поругание и осмеяние «нечестной» невесты и ее семьи. Другие, более яркие символы девственности, как акционального, так и предметного плана, не находят отражения в номинации самой невесты и остаются вербально не выраженными или же выраженными лишь на уровне текста — в приговорах, припевках или песнях, сопровождающих обряд.
Среди предметныхсимволов девственности в полесском свадебном обряде фигурируют собственно предметные, или «вещные», вещественные знаки: одежда, полотно, посуда, утварь, деньги и др.; растительные символы (калина, дуб, цветы, венок), животные символы (курица, конь), пища (каша, пироги, вареники, блины, яйцо, вино), природные символы (вода, огонь) и др.
Акциональныйряд интересующего нас фрагмента свадебного обряда включает различные по своей природе физические действия (бег, хождение, езда, танцы, размахивание, битье, поднимание вверх, бросание, украшение, предъявление, угощение, обливание и т. д.), а также разнообразные «речевые акты» (приговор, пение, крик, величание, проклятие и т. п.). Все эти действия могут иметь различные прагматические цели: «информационную» (извещение, демонстрация, объявление, предъявление, свидетельствование и т. п.); испытательную (проверка «честности» невесты, см. ниже ритуалы с дежой); оценочную — восхваление, величание или, наоборот, осуждение и поругание; «регулирующую» (санкционирование или, наоборот, редуцирование тех или иных актов в общем сценарии свадебного обряда). Однако к собственно символике девственности имеют отношение лишь некоторые из них, такие как битье горшков, надевание на голову хомута, толчение в ступе и др.