Секс и эротика в русской традиционной культуре
Шрифт:
Женщине в период месячных или послеродовых очищений запрещалось быть восприемницей. Этот церковный запрет, находившийся в полном соответствии с народными представлениями, дополнялся суеверной убежденностью в том, что «грязь с крестной перейдет на ребенка» [301] и нанесет вред его здоровью. В том, что ребенок «сопливый», у него болячки, что у девочки неправильно приходят месячные очищения, винили иногда крестную мать — «с месячными была». [302]
301
Псковский отряд ИЭИА РАН. 1982 г. Л. 50. Великолуцкий р-н.
302
Там же. Смоленский отряд. 1982 г. Л. 17. Духовщинский р-н. Там же. Л. 160. Краснинский р-н.
По традиции русской свадьбы, крестная мать — один из главных персонажей. Ей полагалось все время и в доме, и в церкви находиться рядом с крестниками (особенно это касалось крестной невесты) и выполнять определенные обрядовые действия. Если же в день свадьбы у крестной были регулы (или еще не кончился 40-дневный послеродовой очистительный срок), то в церковь она не ездила. Относительно же возможности исполнения ею остальных функций сведения расходятся. В одних местах все положенные обрядовые функции, в том числе и чесание волос невесты, крестная выполняла сама, в других — ей разрешалось лишь гулять на свадьбе, петь песни, но «ни до чего не дотрагиваться» — то есть ни до невесты, ни до предметов, с нею связанных. [303] В Псковской области в таких случаях рядом с невестой сажали «венчальную крестную» — то есть женщину, выполнявшую во время венчания обрядовую роль крестной (в данной местности крестные держали венцы над новобрачными), но и настоящая крестная располагалась за свадебным столом «близко от невесты». [304]
303
Смоленский отряд ИЭИА РАН. 1982 г. Л. 25, 74. Рославльский р-н; Псковский отряд ИЭИА РАН, 1982 г. Л. 23. Великолуцкий р-н.
304
Псковский отряд ИЭИА. 1982 г. Л. 60. Бежаницкий р-н. Интересно, что у украинцев Житомирского Полесья при запретах «сеять или робить на огороде во время «женских очищений», крестная могла участвовать в домашних торжествах по поводу родин, крестин или свадеб, но должна была обязательно подпоясаться пунцовой лентой». Материалы автора. 1981 г.
Для женщин в период «нечистоты» существовали запреты на определенные виды работ, вызванные уверенностью в негативном влиянии таких женщин на все, к чему они прикасаются. Приведу примеры подобных запретов, записанные в основном во время полевых исследований: «в сад не ходить, яблок не собирать», [305] «не сажать картошку и вообще ничего не сажать — будет «коростовое», [306] «грядки не поливать». [307] Обычным был запрет прикасаться в это время к хлебу (муке, тесту, зерну). «В настоящее время, — писал корреспондент из Орловской губернии, — в некоторых семьях есть еще обычай не позволять женщине в период месячных очищений лезть к деже и вообще ухаживать за хлебом». [308] Корреспондент из Владимирской губернии в числе прочих запретов называет запрет резать хлеб. [309] По представлениям жителей Никольского уезда, родильница до церковного очищения [310] «считается такою нечистою, что ей не только не дают пить крещенскую или освященную во время молебствия в деревенский праздник воду, но не позволяют даже до «банной» молитвы (в день крещения ребенка) ни обряжаться, ни прикасаться к хлебу, ни доить коров. До «чистой» молитвы в 40-й день ей запрещается ходить в амбар», [311] а жители Орловского уезда Вятской губернии до «6 недель роженицу как поганую не допускают до доения коровы и до квашни. Она не может стол накрыть и со стола убрать». [312] Поскольку в системе народных ценностей хлеб — предмет сугубо чистый и священный, то приведенные запреты можно считать аналогичными приведенным выше запретам касаться предметов христианской атрибутики. По широко распространенной традиции, женщины с родильной или месячной кровью не допускались к общей трапезе, особенно строго этот запрет соблюдался у старообрядцев. [313] Существуют свидетельства о том, что в это время женщина не должна была прощаться с покойником. [314] Учитывая повсеместное отношение к женщинам с очистительной кровью и к покойникам как к сакрально опасным, можно предположить, что запрет этот был распространен более широко.
305
Псковский отряд ИЭИА РАН. 1981 г. Л. 65. Островский р-н.
306
Там же. Л. 45. Себежский р-н.
307
Там же. 1982 г. Л. 17. Великолуцкий р-н.
308
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1019. Л. 12. Орловская губ., Карачевский у.
309
Там же. Д. 65. Л. 4. Владимирская губ., Шуйский у.
310
Очищение роженицы шло постепенно в течение 40 дней, начиналось с чтения ей специальной молитвы, крещения ребенка, обряда «размывания рук». Полностью очистившейся женщина считалась после принятия очистительной молитвы на 40-й день. Длительность запретов и их характер имели местные и конфессиональные различия, например, у старообрядцев они и на рубеже XX в. были строже, чем у православных, и во многом зависели от внутреннего распорядка жизни каждой семьи.
311
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 307. Л. 18. Вологодская губ., Никольский у.
312
АГО. Ф. 12. On. 1. Д. 12. Л. 39.
313
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1019. Л. 12. Орловская губ., Карачевский у. Корреспондент подчеркивал, что запрет этот «существовал раньше, лет 50 назад». Также см.: На путях из земли Пермской в Сибирь. М., 1989.
314
РЭМ. Ф. 7. Оп.1. Д. 359. Л. 18. Вологодская губ., Тотемский у. Костромской отряд ИЭИА РАН. 1986 г. Л. 17.
Сорокадневный очистительный срок был нормой для православных крестьянских женщин, живущих регулярной религиозной жизнью под контролем церкви. В то же время у некоторых старообрядческих групп нарушение религиозного контроля и религиозных традиций приводило подчас к тому, что верующие женщины начинали ориентироваться лишь на наличие у нее действительной нечистоты. При этом, как это часто бывало, религиозно-нравственное основание своих поступков они искали и, конечно, находили в Евангелии. Вот, например, рассказ пожилой старообрядки (поморское согласие) из деревни Курья Коми АССР. Религиозные запреты, связанные с родами и послеродовой нечистотой, называемые здесь «кашей», соблюдались очень строго. Живущие «в вере» старики в течение 40 дней не заходили в дом, где произошли роды, и тем более не вступали в контакт с роженицей. Наша рассказчица через 3 недели «пошла к соседям, там бабка была, крепко молилась. И сидел у нее грамотный человек. Писание читал. Его спрашивают, можно ли мне войти, а он на это у меня спрашивает: «Сколько у тебя, Микифоровна?» Я ему говорю: «Три недели». А он говорит: «Нет на тебе уже никакой каши, заходи послушай Писание». Он-то знает, что там, в Писании, сказано, сколько каша длится». [315] В то же время сама роженица в течение 40 дней, и особенно до крещения ребенка, в силу своей нечистоты и частичной изоляции от привычных средств христианской защиты считалась особенно уязвимой (как говорили, в это время «у Господа ее могила пола»). В повседневной жизни это сказывалось в стремлении изолировать ее от посторонних. В некоторых местах, кроме обычных опасений порчи или сглаза, считали возможным нанесение женщине вреда через ее послеродовые очищения. Так, в Ярославской губернии верили, что в «течение 40 дней дьявол крадет с пеленок кровь, потому пеленки следует мыть в избе, а не в реке». [316]
315
Пермско-Печорский отряд ИЭИА РАН. 1983 г. Л. 53об.
316
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1752. Л. 29 Любимский р-н. У украинцев Подолья в течение 40 дней женщина не отходила от хаты — «страшно, у нее нет души» — и, куда бы ни пошла, должна была иметь за поясом нож (Казимир Е. Е.Из свадебных обрядов Подольской губернии).
С ранних веков христианства на Руси священнослужителей волновала проблема соотношения женской нечистоты с христианскими требованиями чистоты и святости. Постепенно церковь выработала единые правила, позволяющие совершать положенные таинства в случае угрозы смерти «нечистой» женщины. Тем не менее еще и в XIX веке многие священники на местах, приходя к умирающей женщине, имеющей месячные или родовые очищения, сомневались в возможности совершить положенное таинство причащения. В «Руководстве для сельских пастырей» неоднократно говорится о том, что «многие священники, по неписаному ли преданию или по собственному умозаключению, будучи призваны к одру болящих, в том числе к больным женщинам в состоянии обычных регул дали после родов», отказывают им в таинстве причащения, в то время как «несправедливо лишать их последнего, когда есть опасность близкой смерти». [317]
317
Руководство для сельских пастырей. Киев, 1861. № 20. С. 40.
Наличие или отсутствие месячных очищений определяло, особенно в отдельных обрядовых ситуациях, половозрастное деление женского общества. Так, само по себе наступление регул не делало девушку постоянно «нечистой». Поэтому, например, в обрядах опахивания, когда женщины объединялись прежде всего по принципу «чистоты», главными участницами становились девушки и пожилые вдовы. Иным был взгляд на замужнюю женщину: греховность половых отношений и регулярные месячные очищения заставляли относиться к ней как к потенциально нечистой. Это очевидно следует из описаний русских обычаев, связанных с повивальной бабкой. Таковой, по общерусскому обычаю, могла быть лишь женщина пожилого возраста, и притом «не имеющая на себе», «не носящая детей». [318] Такие же требования церковь предъявляла и к просвирням. [319] В то же время существовали специфически «женские» праздники, на которые собирались женщины детородного возраста. Например, таковым было празднование «бабьих каш» на второй день Рождества Христова в день Собора Пресвятой Богородицы или празднование дня Жен-мироносиц (как их назвали в Смоленской губернии «Мироностье», «Маргоски», «Бабий брык»), на которые ни девушки, ни пожилые женщины не приходили.
318
Cм. подробнее: Листова Т. А.Русские обряды, обычаи и поверья, связанные с повивальной бабкой // Русские. Семейный и общественный быт. М., 1989.
319
Смирнов С.Древнерусский духовник. М., 1913. С. 119.
Народная нравственность регулировала до известной степени и интимные отношения. Половой акт рассматривался как греховное действо, требующее от супругов, особенно от женщины, соблюдения особой гигиены. Так, «по совершению акта оба должны каждый раз обмыться во дворе. Если же женщина не обмывшись будет доить корову, то молоко у коровы испортится или не будет молока». [320] По воспоминаниям пожилых женщин, их матери обязательно имели по 2 рубашки — ночную и дневную. «Утром нужно встать, обмыться, тогда одеть дневную, — говорили они. — И прежде чем кормить ребенка, нужно и самой омыться, и грудь обмыть, иначе вся грязь на ребенка сойдет, неблагочестивый будет, от Бога отойдет». [321] Одной из причин выкидышей считалось греховное поведение женщины, пришедшей в церковь «не обмывшись». [322] Очистительные обмывания женщина должна была совершать и при отсутствии интимных отношений ввиду ее постоянной нечистоты, особенно если ей предстояло идти в церковь или касаться христианских святынь дома. Интимные отношения с женщиной переносили «нечистоту» и на мужчину. Поэтому если он, например, собирался идти в лес и там ночевать, то накануне ему «не следовало сообщаться с женой или подругой, а то нечистый задушит в лесу, он не любит поганых». Но если это случилось и необходимо ночевать в лесу, то «под лежание себе клади топор острием наружу, без топора не ложись». [323] Еще в XII в. новгородский священник Кирик составил своеобразный календарь для супругов, в котором, в частности, утверждалось, что дети, зачатые под «пяток, субботу или воскресенье, будут больными или преступниками». Также церковь исключала и возможность интимных отношений с женщиной в период ее нечистоты. [324] Эти запреты, не предусматривавшие (во всяком случае, по церковному учению XIX в.) каких-либо конкретных наказаний за их нарушение в земной жизни, оказывали постоянное влияние на культуру интимной жизни мирян. Причем народное воображение само подсказывало возможные варианты возмездия. Так, в народе говорили, что совокупление с женщиной по средам, пятницам, праздникам и во время ее месячных очищений приведет к тому, что дети «родятся черными». [325] Такими же греховными считались и супружеские отношения с роженицей в течение 40 дней после родов. [326] Близость с женщиной, имеющей «на себе», таила особую опасность для мужчин. Жители Владимирской губернии, по сообщению Г. К. Завойко, «после общения с женщиной, чтобы не оставалось следов, моются, «помилуй Бог, если не помывши. Божья воля (гроза) убьет». Очевидцы из крестьян рассказывали уморительные случаи, как такие непомывшиеся иногда версты за три сломя голову убегали с места работ домой, завидя приближающуюся грозу, чтобы «оградиться» — то есть помыться: такие лица, по выражению крестьян, «как дьяволы, грозы боятся». [327] В этнографических описаниях нам встретились лишь две суеверные приметы, как бы выпадающие из общей массы сообщений и имеющие, по-видимому, сугубо локальный характер: «если во время месячных очищений совокупляться с мужчиной — обязательно забеременеешь», [328] «ребенок, зачатый под «краску», будет красив, под праздник — урод». [329]
320
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 65. Л. 5. Владимирская губ., Меленковский у.
321
Тамбовский отряд ИЭИА РАН. 1984 г. Л. 53. Кирсановский р-н.
322
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1058. Л. 1. Орловская губ. и у.
323
Шустиков А. А.По деревням Олонецкого края // Известия Вологодского общества изучения северного края. Вологда. 1915. Вып. 2. С. 102.
324
Смирнов С.Указ. соч. С. 118.
325
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 603. Л. 15. Нижегородская губ., Макарьевский у.
326
Там же. Д. 826. Л. 15. Ярославская губ., Борисоглебский у.; Псковский отряд ИЭИА РАН, 1982. Л. 15. Великолуцкий р-н; Пермский отряд ИЭИА РАН, 1981 г. Л. 67. Пермская обл.
327
Завойко Г. К.Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // ЭО. 1914. № 3–4. С. 172.
328
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1411. Л. 6. Псковская губ., Порховский у.
329
Там же. Д. 1752. Л. 25. Ярославская губ., Любимский у.
В крестьянской среде прекрасно знали о прямой зависимости между потенциальной способностью женщины к деторождению и ее месячными очищениями. Поэтому, желая предотвратить беременность, иногда стремились нарушить регулярный месячный цикл, для чего прибегали, по справедливому замечанию очевидца, к мерам «суеверным и пагубным». Например, старались застудить кровь, поэтому ходили босые по снегу и пили настой травы «неродихи» (род мха) и медвежьей лапы (лесной лопух), отчего начиналась сильная рвота и кровотечение. [330] Эта естественная связь оказала влияние и на иррациональные представления. Считалось, что, воздействуя определенным образом на женскую кровь, можно повлиять и на саму возможность зачатия. Известны магические акты, направленные на то, чтобы у женщины не было больше детей. Как объект действия употреблялась рубашка со следами месячных очищений. В Брянском уезде считали, что для «вытравления плода рубашку от последнего месячного очищения перед беременностью отмыть и воду вылить в ямочку, вырытую в земле, в это же самое место вбить кол осиновый в землю, после чего детей больше не будет никогда». [331] Из Смоленской губернии сообщали: «Чтобы не родить детей, женщина кладет рубашку, испачканную в месячных, на горячую печь в бане, льет на нее воду и приговаривает: как ета кровь на печке пекется, так чтобы и дети пеклись в моей утробе». [332] Как правило, в магических актах использовалась вода от обмывания рубашки: «Женщина, не желающая больше иметь детей, дает знахарю свою рубашку после менструации. Знахарь моет рубаху в посуде и сливает воду с наговором в бутылку. Бутылка эта прячется в темное место». [333] Аналогичный способ знали и жительницы Инсарского уезда Пензенской губернии. Для предотвращения будущих беременностей воду от мытья рубашки они лили в бане на полок, «дальше эту воду собирают в бутылку и зарывают под печной столб». [334] Реже воздействие оказывалось непосредственно на кровь: «Колдуны собирают кровь месячных очищений с земли или снегу и посредством заклинаний делают женщину неспособной родить и иметь месячные очищения». [335] Впрочем, иногда магические акты не имели необратимой силы, оставляя возможность вернуть женщине способность к деторождению. Так, если «женщина вздумает опять родить, то спрятанную бутылку с водой от обмывания ее рубахи достают и пускают в реку». [336] В народных представлениях женская способность к деторождению иногда как бы конкретизировалась и отождествлялась с еще не рожденными и даже не зачатыми, но как бы потенциально существующими детьми. Поэтому и лишение женщины этой способности как бы было равносильно убийству будущих детей. Приведу примеры магических актов, свидетельствующих об этих суевериях. Из Медынского уезда сообщали, что «колдуньи крадут рубашку с месячными очищениями, отмывают кровь и с заклинаниями льют на горячую каменку, и дети закричат на каменке различными голосами». [337] Аналогичных результатов можно было добиться, употребляя не только месячную кровь, но и кровь новобрачной. В Вязниковском уезде считали, что «если после первой бани (после свадьбы) бросить на жар сорочку с первой ночи, то все дети, кои должны были быть, заревут на печи всякими голосами, после этого женщина не будет родить». [338] Повлиять на деторождение можно было также, по некоторым поверьям, и путем магических действий с последом и пуповиной, видимо, как предметами, непосредственно связанными с детородными органами матери. Так, например, если в семье рождались одни девочки, а родители хотели иметь сына, то повитуха, отрезав пуповину, клала на нее копыль (колодку для плетения лаптей), кочедык и ножик, приговаривая при этом пожелания, чтобы мальчик «был портным и лапти плел». [339] С этой же целью, по сведениям из Галичского уезда, «некоторые повитухи по желанию родителей выворачивают послед и уверяют, что следующий ребенок будет уже непременно мальчик». [340] В Пошехонском уезде считали, что по внешнему виду последа можно определить количество будущих детей (то есть возможное количество зачатий) у роженицы: «Сколько на детском месте бугорков, столько у женщины будет детей». [341] По распространенному поверью, послед необходимо было закапывать так, чтобы отрезанная часть пуповины обязательно была сверху. Существовало убеждение, что если положить его наоборот, то детей у роженицы больше не будет. [342] Иногда считалось, что, даже произведенное правильно, то есть со всеми мерами предосторожности, захоронение последа еще не гарантирует безопасность роженицы. Например, жители Любимского уезда были убеждены в том, что «желающий лишить женщину способности к деторождению мог на 40-й день вырыть послед и повернуть его пуповиной к земле и опять зарыть». [343] Та же магическая связь позволяла использовать послед для лечения от бесплодия следующим образом: на месте, где был зарыт послед, необходимо было посеять ячмень, и затем эту траву должна была съесть та женщина, которая хотела забеременеть. [344] Существовали и иные способы обеспечения рождения ребенка определенного пола, большинство из них связаны с поведением супругов во время полового акта.
330
Там же. Д. 29. Л. 15. Меленковский у.
331
Там же. Д. 974. Л. 9. Орловская губ., Брянский у.
332
Там же. Д. 1643. Л. 17. Смоленская губ., Поречский у.
333
СмирноваМ. Родильные и крестильные обряды крестьян села Голицына Курганской волости Сердобского у. Саратовской губернии // ЭО. 1911. № і_2. С. 22.
334
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1307. Л. 54.
335
Там же. Д. 29. Л. 15. Владимирская губ., Меленковский у.
336
Смирнова.Указ. соч. С. 22.
337
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 541. Л. 8об. Калужская губ.
338
Там же. Д. 15. Л. 17. В тех же местах считали, что аналогичного результата можно было достигнуть, сварив в воде 40 ключей, и воду эту выпить. Для сравнения интересно привести следующий способ порчи молодых у немцев, в котором соединяются оба приведенные магические действия: «Чтобы сделать новобрачных бездетными, вырезать из рубашки невесты тряпочку, запятнанную кровью ее месячных очищений. Когда молодую пару венчают, заткни тряпочкой висячий замок и запри его в то время, когда пастор скажет «Аминь». Затем брось замок в колодец или в иное место, где никто не сможет его найти. Пока будет не отперт — не родят» (Штрак Г. Л.Кровь в верованиях и суевериях человечества. СПб., 1911. С. 51).
339
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1643. Л. 15.
340
Там же. Д. 596. Л. 2. Костромская губ.
341
Там же. Д. 1768. Л. 4. Ярославская губ., Пошехонский у.
342
Там же. Д. 1752. Л. 28. Ярославская губ., Любимский р-н.
343
Там же.
344
АГО. Ф. 12. On. 1. Д. 12. Л. 29. Орловский у.
Все вышеперечисленное позволяет говорить о том, что свойственная верующему крестьянству уверенность в предопределение данной от Бога судьбы повлияла и на отношение к деторождению. Для народного мировоззрения характерна убежденность в возможность зачатия у каждой женщины определенного количества детей определенного пола, поэтому грехом считалось не только уничтожение плода или детородной способности женщины, но и предохранение от зачатия, тем более что, по учению церкви, рождение детей оправдывало греховные половые отношения. Но это не исключало и наличия в магической практике суеверных способов, долженствующих повлиять на деторождение. Магические акты, о которых шла речь, можно отнести скорее к сфере теоретических знаний, на практике они если и применялись, то крайне редко. Обращения к колдовству верующие люди вообще избегали из опасения соприкоснуться с нечистой силой, в данном случае страх усугублялся употреблением такого опасного предмета, как женская кровь. Большое значение имело и народное отношение к плодоизгнанию как к «смертному греху». Женщина, совершившая подобное, а еще более знахарки, подозреваемые в том, что способствуют вытравлению плода, встречали крайне негативное отношение у окружающих, чему в источниках приводится множество примеров. В архиве В. Н. Тенишева есть описание магического действия, во многом сходного с вышеприведенными, но применявшегося с противоположной целью. «От бездетности, — пишет корреспондент из Брянского уезда, — лечат с помощью месячных очищений. Для этого бабка велела женщине принести рубашку от последнего месячного очищения, затем, выстиравши ее, понесла воду на росстани и вылила на самый перекресток на дорогу, а рубашку, разорвавши на части, повесила на осиновых колах». [345] Нам встретилось единственное упоминание такого рода. Это вполне понятно, если учесть, как воспринимали русские крестьяне сам факт бездетности и ее причины, связывая бездетность прежде всего с наказанием Божьим за грехи супругов или даже их родителей. Поэтому и религиозно-магические способы избавления от бездетности были связаны в основном с миром христианских верований.
345
РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 974. Л. 3. Орловская губ.
Необычным представляется употребление месячной крови как магического лечебного средства. В перечне предметов, применявшихся в Грязовецком уезде для «предотвращения болезней», среди известных оберегов христианского и дохристианского происхождения есть и рубаха со следами крови. «Крестьяне, — сообщает автор, — кладут больному попеременно, что окажется более полезным: а) под голову нож, а в ноги топор; б) под изголовье — череп медвежий; в) нестираную рубашку женщины после месячных очищений; д) под голову «Сон Пресвятой Богородицы». [346]
346
Там же. Д. 211. Л. 114. Вологодская губ.